Павел Брыков - Томас

Пока оставим Хлебореза одного и вернемся к нашим героям. Что мы видим? Томас откушал, Леся уже расправилась с десертом и расплатилась. Хотела, было, встать, как вдруг в её сумочке запилинькало. Извинившись, девушка достала мобильный и вышла на улицу. Когда её догнал Томас, она спросила как можно ласковее:

— Можешь подождать минут двадцать? А то мне на работу надо заехать.

Томас молчал. Леся не выдержала, первая опустила глаза.

— Давай сделаем так, — предложил он. — Где находится магазин?

— Возле универсама.

— Вот и хорошо. Подвези меня к «белому дому» — я там выйду. Надо заглянуть на пол часика к старинному другу. А потом подожду на остановке. Идёт?

Леся улыбнулась.

— Идёт.

Когда «Хонда» подъехала к площади, которую охранял батюшка Ленин в гранитном пальто, девушку посетила мысль: «А вдруг Томас — военный? И может к Роме он приедет вместе с боевыми друзьями? Если Хлеборезу обломают зубы, вот будет праздник на деревне...».

«Военный» вышел из машины и, сложив ладонь козырьком, огляделся по сторонам. Томас улыбался так, словно наступил день его рождения. Леся даже на расстоянии чувствовала, как её нового знакомого распирает от счастья. Широко ступая по раскаленным бетонным плитам, он пошел к зданию городского Совета, а притихшая Олеся смотрела ему вслед. Нет, Томас — не военный и не бандит, он из тех, которые где-то далеко катаются на яхтах, водят на поводках свору личных адвокатов, а водку если и пьют, то маленькими глотками. Они едят полезно и вкусно, в выходные играют в поло или гольф... Олеся только сейчас обратила внимание на то, что лицо Томаса не имело одутловатости, какая бывает у мужчин за тридцать... Ей было приятно думать о чужом богатстве и так не хотелось разочароваться...

— А у нас день прожил — хоть орден получай... — прошептала Леся и, кивнув собачке на «торпеде», притопила газу.

Что девушка делала на работе, описывать не буду. Всё произошло довольно быстро. Валя остался доволен. Олеся тоже, потому как знала, что до конца недели её теперь не побеспокоят — она работала со вторника и, получается, что в запасе у неё было пять дней выходных...

Вернемся к Томасу. Взлетев по ступеням, он открыл тяжелую дверь и, пропустив вперед себя Светку из канцелярии, вошел в холл горсовета. Летом здесь всегда царила сама благодать — прохлада, полумрак, вечно бегающие с ведрами и швабрами бабушки, но Томас не обратил внимания на холодок, он его просто не заметил.

Подойдя к гардеробщице тете Алле, спросил:

— Петровна у себя?

Вот тут-то, в этот самый момент для меня всё встало на места! Я, наконец, понял, кто прибыл в местечко, построенное на берегах давно уже высохшей речки Суши! На пятом этаже -выше только чердак — в угловом кабинете вот уже много-много лет работала Антонина Петровна Унгерн. Вернее, фон Унгерн -это в советские времена в анкете не принято было упоминать сии три буквы, но в последние годы она уже не стеснялась представляться своим настоящим именем.

Сейчас Антонина Петровна занимала огромный кабинет, отделанный и обставленный в лучших традициях конца сороковых — начала пятидесятых. Когда человек первый раз входил в этот храм канцелярии, то понимал, что здесь можно снимать фильмы про далекие сталинские времена. Старомодные лепные потолки, чугунная люстра, дубовые мореные панели на стенах, ореховый паркет, красная дорожка, кожаные диван и кресло, столик на ровных ножках. Посредине кабинета возвышался настоящий аэродром — т-образный стол. Зеленое сукно, зеленая лампа на крепкой латунной ножке. Бронзовый украшенный звездокрылым самолетиком прибор с чернильницей, наполненной черной смолой. Перьевая малахитовая ручка. Тут же громоздилось несколько довоенных эбонитовых телефонов с толстыми, связанными резинкой, шнурами. Несколько серых папок с завязками и стопка чистой бумаги. Из пластикового стакана торчала дюжина остро заточенных красных карандашей.

В дальнем углу кабинета притаился огромный чёрный полированный шкаф — это напольные часы с сияющими внутри шишками, маятником, бронзовым циферблатом с позолоченными цифрами и стрелками. На стенах висели две картины — качественно сделанная копия «Алёнушки» Васнецова и подлинный шедевр соцреализма середины двадцатых — «Закладка паровоза» профессора Н. Заславского. О чем могла рассказать нам эта черная, пышущая белесым паром машина с трубой? О том, как почти сто лет назад она висела на втором этаже в угловом кабинете совершенно другого здания на Советской улице? О да, было и такое... Там обитали мужчины с маузерами. Когда времена изменились, власть стала ближе к народу. «Маузеры» сначала переселились на первый этаж, а потом им выделили отдельное помещение с глубокими подвалами. Опустевший кабинет заняла перешедшая на сторону большевиков баронесса... А я говорил, что Антонина Петровна у нас баронесса? Так вот, картина ей передалась по наследству. Скоро паровоз вслед за хозяйкой переехал во Дворец Труда. Это было перед войной, а после, когда в семидесятых построили «белый дом», Петровна со всем своим интерьером — мебелью, отделкой, техникой, старинными телефонами, картинами — перебралась в просторный угловой кабинет на последнем этаже новенького здания.