Алексей Суслов - Диалоги с людьми

– Тогда зачем вообще жить?

– Чтобы бороться! Жизнь есть борьба – моя борьба против фанатиков греха и лизоблюдства. Бог не разрешает нам ненавидеть, но если быть откровенной, я часто допускаю некоторые послабления в том, когда выходят за рамки допустимого: так, вчера, сестра Мерседес захотела, несмотря на больное горло, холодного миндаля в сиропе. Я могла сослаться на рекомендации врача аббатства, запретить ей это лакомство. Но Господь заповедал "возлюби ближнего своего как самого себя". Я заменила себя ближним и взяла на себя его раны. Пусть это детское желание мой сестры во Христе будет ей напоминанием о моём добре.

– Вам сняться мужчины?

– Как и всякой женщине. Увы, это наша женская слабость – быть позади авангарда доброго гусара с пышными усами. Такие воспоминания выделяют мурашки на коже.

– Вы мечтали о детях?

– Я промолчу. Не вызывайте слёзы у раненой птицы.

– Мир катится в пропасть?

– Увы и ах, даже если ты не замечаешь этого падения. "Всё возвращается на круги своя", – сказал Екклесиаст. Мы производим больше камней, нежели золота. Эти камни нас и утопят.

– Как вы относитесь к Эмилю Золя?

– Пусть его романтизм бытия не раствориться в ямах Парижа.

– Что значит быть счастливым?

– Это значит быть любимцем Бога. Счастье не даётся с годами, с ним рождаются. Это всё равно как родится с третьим лёгким. Это крылья, которые никто не видит, но они есть.

– Самоубийство есть ли величайший грех?

– Аборт есть величайший грех.

– Вы приехали в Цюрих из Нанта. Как быть, если твой город стал твоим казематом?

– Брось всё и иди туда, куда тебя призывает Иисус. Ты больше нужен там, где нуждаются в тебе, чем там, где ты нуждаешься во всех. В монастыре жизнь теряет время, и это есть настоящая жизнь. А посмотрите на жизнь мира: бесконечные толкания и ходьба по головам, оторванные карманы и выдернутые усталостью волосы. Вот оно и есть самоубийство. От всего этого в общество вошли аборты, эвтаназия и нелюбовь. Человеческое сердце потеряло свою цену. Но у Бога мы все бесценны, и поэтому я не могу спать, когда спит мой монастырь. Пусть мои сёстры спят, все тяготы ихние я взвалю на свои плечи – я знаю, что эту ношу Господь облегчит в своё время.

Диалог с мистиком

– Ваша душа путешествует. Душа всегда в движении. Где вы черпаете силы быть всегда в поиске?

– Бабушка моя говорила: "У души всегда глаза открыты". Мои предки были веселы, пьяны, с сытым животом, но на низком духовном уровне. Много столетий наш род рос от низкого к высшему, и теперь, на мне – академике, докторе философских наук, мистике, чей взор внутреннего мира производит фурор в среде богатых и властвующих, этот рост прервёт своё движение вверх. Именно это даёт мне силы: я знаю, что после меня – конец, крах, тишина; тогда как же я могу бездействовать?

– Мир меняется в худшую или лучшую сторону?

– Смотря что вы читаете. Если вы уделяете внимание книгам пророчеств, вы начнёте вполне резонно утверждать, что гибель Земли стучится в нашу дверь. Это как быть в болоте и говорить языком жаб. Чему учимся – то и говорим. А если вы всё время грезите финансами – ваш взор представляет миллиард тучных лет. Это то же болото, только ваш голос похож на звон монет.

– Какие книги вы читаете?

– Я без ума от старинных фолиантов, пахнущих хвоей и можжевельником. Без книг я бессилен сделать шаг. В нижних шкафах библиотеки у меня томятся томики эзотерики и магии. Всё это я прочту перед смертью, чтобы не отягощать душу тяжёлым грузом.

– Иосиф Флавий заслуживает высокой похвалы?

– Рим был всегда был тучен от мудрости. Пусть похвалы раздаёт Бог, а людская молва тянет на дно.

– Ваши дети отошли в сторону музыки и изобразительного искусства. Вы считаете это предательством своих интересов?

– Пусть они прочтут всего Шекспира и Гёте, а потом я начну их учить мудрости жизни.

– Ваша жена вкусно готовит. Вы считаете это достоинством супруги?

– Однажды моя душа парила над океаном. Гремели грозы и бешеный ветер будоражил небеса. Я устремился в свой дом, влетел как сто ветров, но внезапно замер у двери кухни. У моей благоверной горел пудинг. Вдруг я почувствовал, что что-то неведомо страшное разрывает мой дух изнутри. Моя душа, путешествовавшая вне тела, была на грани гибели. А Виктория в это время щебетала с подругой по телефону. Я вырвался из своего коттеджа, повис над необъятной пихтой – и время моё остановилось. На ужин был готов другой пудинг, но для меня от него разило всё тем же смрадом горения.