Алексей Суслов - Журналист, ставший фантастом

Я журналист с детства: как только освоил более-менее самый лучший в мире Букварь, так сразу, как по щучьему велению, потянуло душой рассказать всему миру, что я думаю нём. И пошло-поехало: стишки в пятнадцать-двадцать две строки, без особого восторга, но от чистого сердца; диалоги, настолько вымышленные, что в них мышь повесилась; и ещё куч всякой иной небывальщины, из которой потом идут в небывальщину городскую, областную и государственную.

Повзрослев после армейской службы в Киргизии, обогатившись народными знаниями и легендами вперемешку с мифами, я хотел было осесть в Ленинграде, но приостановился под Выборгом, и устроился помощником секретаря в местную «Правду». Здание моей первой работы внушало в меня маломальский мажорный пессимизм. Главред за три первые дня журналисткой каторги так прочно по-русски впился в пятку, что попить пивка с уборщицей Зоей Никитичной стало закономерным ритуалом снятия стресса за все 9 часов пребывания на проспекте «Правды», 47.

Да, в то несравненное ни с чем время я был стопроцентный правдолюб. Да… каким мироустройством мы с несравненной Зоей Никитичной тогда занимались! Не фабрики – рабочим, а нам, не поля – крестьянам, а сами догадайтесь кому. «Мир, Труд, Май». Где первое – это я, второе – сами догадайтесь, а третье плавно и по–существу было как октябрём, так и остальным любым месяцем из 11 иных. Вот это был союз!!! Зоя вы наша, Зоя, ваши брюки защитного цвета и неизменная жилетка поверх абсолютной белизны вселяло уверенность, что нет такой работёнки, не бывшей по опыту выполненной с девичьим задором «Зоей Вездесущей».

Очень раннее утро, допустим, апрель. Из форточки моего кабинета №8 веет свежестью после дождевой земли, едва слышный звуковой след самолёта, после, россыпью уже земная, асфальтная какофония дорог и подворотен, город просыпался как младенец-бутуз – долго, приторно, неправдоподобно. Но эти часы я только и признавал важными, кроме часов у радиоприёмника с «Маяком» и всегда без объявления войны вторгавшегося в усмерть уставшее сознание, переполненное таблицами цифр, адресов, ФИО, памятных дат, цитат из учителей марксизма-ленинизма, бог весть ещё чего-чего…

Две-три статьи и заметки в день, чёртова дюжина телефонных обзвонов милиции, пожарных, почтовиков, совхозов, ДК и ДЮСШ, полтора музея… Я был тенью махаона, не знавшего перекуров и перекусов. Ел и думал на ходу, назначал и отменял свидания, триста раз клялся начать жизнь сначала, но я ЛЮБИЛ ЖИЗНЬ, я не мог не поделиться хорошим и плохим, чтобы хорошего было больше, а плохого – сами знаете… Я верил и ЗНАЛ, что можно менять мир вокруг, если в первую очередь начать с себя. И такого отнюдь не альтруистского энтузиазма не становилось меньше, хотя Главред с каждым часом являл ещё того мракобеса. Товарищ Лягушкин Григорий Григорьевич, отдавший Богу душу, а совесть – дьяволу, как вам там спиться в кресле первого секретаря обкома, среди «Большой Советской энциклопедии» и плакатов с Чкаловым и Плехановым? Ах, да, вы давно почили в бозе, аккуратно к развалу Союза Советских Социалистических Республик. Могли, раз умели. Но как много в вас было кабинетно партийной спеси, снобизма и льстивой чопорности. Вы знали, что Колосс рухнет, но боялись это сказать даже перед амнистией смертью. Плоховато вы изображали из себя Томаса Гоббса.

Но «Выборгская правда» была и в самом деле рупором народных чаяний, хотя сейчас, при царствовании безобразного Бориса это звучит как блевотина. Не имея, не храним, но потерявши – идём дальше.

В 1989, накануне лета, ушла в мир иной несравненная Зоя Никитична. Через месяц выбросился из своей пятиэтажки после визита ОБХСС фотокорреспондент Лукич. Одна из двух Нин родила Надю и Сашу, и мы пили неделю за эту шикарную двойню, потом, очень скоро, нам дали орден Почёта. Но тираж сократился на целых 417 экземпляров, стали пропадать в неизвестность странных перестроечных дней лишние и нужные люди, сокращаться финансирование, появилась первая от топора реклама, замаскированная под мнения экспертов и прочих знатоков, не утихала крестьянская и рабочая боль от Афгана. И стало невыносимо грустно смотреть, где брат брата, а сестра – сестру. Противоречия, самоподгнивающий консенсус, лихая горбачёвщина разрождалась еще более пахнущей лихостью ельцинщивной.

…Не стало родного Букваря, не стало ВСЕГО что имело ценность и смысл чего-то более Светлого, чем было на самом деле. «Выборгская правда» стала «Выборгским курьером», канули в небытие очерки о земледелии, ЖКХ и фронтовиках, а повылазили Ивановы, Петровы, Сидоровы, которые имели почему-то двойные гражданства, тугую мошну и неуёмное желание БЫТЬ НА ВИДУ 7 раз в неделю и 24 часа в сутки. Я плюнул на такую журналистику и ушёл охранником на автостоянку к «афганцу» Беркутову, забрав с собой новенькую печатную машинку, «БСЭ», и самую полную политическую карту мира. И ночами, сутки через трое принялся оплодотворять великую Русскую литературу своей фантастикой, которая могла бы стать былью.