Участились случаи грабежей, громили магазины, били стекла в "Макдоналдсах".
Промелькнуло сообщение о том, что заведующим Сандуновскими банями стал некий М.О. Лотов (читай: Молотов), который тут же велел переоборудовать роскошный высший разряд в общедоступное "помывочное" отделение.
Туда стали пускать пенсионеров совершенно бесплатно. Пенсионерам это пришлось по душе. Нежный слух ветеранов услаждали исполнением по внутренней радиотрансляции революционных песен и маршей.
И в Москве спустя некоторое время прошла грозная демонстрация пожилых, но еще крепких патриотов, настроенных весьма решительно. Ветераны сверкали злобными очами, потрясали красными флажками и березовыми вениками и истошными голосами ревели "Вихри враждебные веют над нами…"
(Вот никак не думал, что мой шутливый совет Сталину начать захват власти с бань будет воспринят столь серьезно!)
Короче, заключала газета, судя по всему, в стране предреволюционная ситуация. И чем это все закончится, неизвестно.
Газета намекала, что кое-кто знает, как найти выход из отчаянного положения. Интересующихся просили звонить в редакцию. Приводился номер: 241 — 25 — 39. Это был номер моего домашнего телефона…
Первые дни я приходил в гостиницу усталый и переполненный впечатлениями и, ложась спать, думал о том, что за окном Париж, и засыпал беззаботным и счастливым сном человека, не обремененного проблемами. Москва была далеко. А Париж дарил меня своим гостеприимством, лаской и деньгами.
Теперь меня стала мучить бессонница. А если засыпаю, "такое, мама, снится!.."
…Я слышал, что клошаров в Париже нет. Перевелись…
…Узенькими умытыми переулками выхожу к набережной, бреду по ней, вдыхая полной грудью речной воздух, и с удовольствием наблюдаю за тем, как большой прогулочный речной трамвай с туристами, охваченный музыкой и весельем, медленно проплывает мимо сквера Вер-Галан и скрывается под Новым мостом…
Приехав во Францию, я твердо встал на путь исправления — я совсем не пью. Но сегодня во внутреннем кармане моего пиджака покоится — и греет сердце! — плоская стеклянная бутылочка с коньяком.
Эта бутылочка (емкостью двести граммов) моя ненадежная временная подруга, которая призвана в этот пленительный вечер окрасить мои упорядочившиеся в последнее время восторги в более яркие тона. Я в этом нуждаюсь.
Не знаю, чем алкоголик отличается от просто пьющего индивидуума, но я не алкоголик. Это я знаю точно. Я видел алкоголиков. Я на них не похож.
И потом, выпитый коньяк поможет мне, наконец-то, обрести спокойствие. Я присаживаюсь на скамейку, достаю бутылочку и делаю добрый глоток.
Первый глоток всегда должен быть основательней последующих — он как бы закладывает фундамент, на котором пьющий будет строить свое шаткое здание под названием "настроение", где каждый кирпичик — это очередной глоток, а каждый глоток — это очередной кирпичик.
Чем выше здание, тем уязвимей и слабей конструкция. Сколько таких хлипких сооружений я построил за свою жизнь!.. Делаю второй глоток. Коньяк восхитителен!
Набережная не пустует. Я вижу двух молодых девушек, они жарко жестикулируют. Похоже, спорят. Барышни сидят на камнях в классической позе холодного сапожника.
Девушки по очереди прикладываются к большой бутылке вина и беспрерывно курят. Ветерок доносит сладкий сигаретный дым и едва уловимый запах юности и духов.
Свесив ноги, на краю набережной молча сидят несколько парочек.
Чуть поодаль широкоплечий парень в сомбреро играет на гитаре. Он сидит на складном стульчике — я горько улыбаюсь: вспоминаются Сокольники, тоска, безжалостный мороз… Перед парнем горящая свеча в подсвечнике. Грустная мелодия хватает за сердце.
…У опустившегося, грязного старика на лице застыла надменно-покровительственная гримаса, он сильно напоминает мне пожилого верблюда, намеревающегося через мгновение плюнуть.
И пахнет от старика так, будто он только что лакомился дохлой крысой. Старик появился внезапно, нарушив мое восторженно-сентиментальное настроение. Я понимаю, что передо мной типичный представитель парижского дна.
— Клошар? — дружелюбно вопрошаю я вонючего старца, демонстрируя некоторое знакомство с исторической традицией столицы Франции.
Насколько я помню, люди, свободные духом и не отягощенные условностями и крышей над головой, обожали находить пристанище под многочисленными мостами этого гостеприимного города.
Старик вынул руку из кармана и повернул ее ладонью вверх, как будто ждал дождя.
Читать дальше