Кирилл Григорьев - Лекарство для безнадежных

И все они узнают, как плохо иметь дело с человеком, который все вспомнил. Который, превратился в чистую идеальную месть.

Карту района ему принесли уже совсем поздно.

Несколько мгновений он вертел листок, потом, подняв голову, посмотрел на Гальцева, сотрудника отдела Антона. Тот невозмутимо стоял перед ним, косясь в работающий телевизор.

— Ну и что это? — осведомился Петровский.

— Местонахождение телефонного номера, который вы нам дали, — пожал Гальцев плечами. — Место работы Максима Дронова.

— Интересно получается, — сказал Тарас. — Вы хотите меня уверить, что один из крупнейших цехов по производству наркотиков находится на Тверской, а окнами почти на Красную площадь смотрит?

Гальцев глянул на схему.

— Ага, — кивнул он. — Точно так, Тарас Васильевич.

Петровский откинулся в кресле.

— Знаете, что, Денис, — произнес он, — я давно к вам приглядываюсь. Вы хороший работник, только очень ленивый. На наши проблемы вам чихать, а в «Полночи» вас интересует одна лишь зарплата. Может быть, вам сменить место работы?

Гальцев оторвался от телевизора и вытаращил глаза.

— Тарас Васильевич?!

— Что, Тарас Васильевич?! — взорвался Петровский, хлопнув ладонью по столу. — Вы когда научитесь думать, а?! Когда, наконец, нужды компании станут для вас близкими, своими? Вы, что издеваетесь?! Идите и принесите мне настоящую схему!

— Но как? — развел Гальцев руками. — Это же база телефонная, Тарас Васильевич. Вводишь номер, она место выдает…

— А голову включать в дополнение к базе кто будет? — Петровский схватил листок. — Вы даете мне информацию, спасибо. Я читаю: адрес объекта — улица Тверская, дом 8. А открыть карту Москвы и посмотреть, что там находиться вы можете? Или это я делать должен? А? Вы считаете, что Книжный дом «Москва» — это, на самом деле, замаскированная фабрика по производству наркотиков?

Гальцев открыл рот.

Потом закрыл.

— Но как быть…?

— Думать! Позвонить на АТС. Выяснить. Телефоны в Москве часто меняются. Это понятно?

— Д-да…

Тарас вздохнул.

— Идите, Гальцев, — произнес он. — Идите и принесите то, что мне нужно.

После ухода Гальцева, Тарас набрал Антона.

— Как продвигаются дела? — спросил он.

— Три группы оцепления в полной боевой готовности, — доложил тот. — Готовы выдвинуться по первому требованию. Думаю, мы всю клоаку сумеем изолировать.

— Хорошо, — кивнул Тарас. — Дай им готовность на раннее утро. Остальные?

— Сейчас снаряжаем еще две ударных. Так сказать, основной удар.

— Все верно, — согласился Петровский. — Думаю, Максим навестит своих боевых товарищей завтра. Третий день, обычно, случается самым сложным. Превращение должно уже пойти полным ходом.

— Тарас Васильевич, — после паузы спросил Тополев, — а если мы не сумеем его завтра остановить?

Петровский вздохнул.

— Тогда речь о поимке больше подниматься не будет, Антон. Тогда речь будет вестись только об уничтожении.

— Но мы же сами…

— Я помню, Антон, кто его сделал, — мягко оборвал Тарас Тополева. — Я, к несчастью, все прекрасно помню. Поэтому, наши группы должны быть проинструктированы надлежащим образом, понимаешь?

— Я сделаю, Тарас Васильевич.

— Надеюсь, Антон. И вот, что. Давай-ка домой собирайся.

— А вы?

— Не волнуйся.

Мыслями Петровский был в том самом дне, когда они с Антоном провожали Максима в Битцевский парк.

Сумею ли я отдать приказ? Сумею ли я уничтожить то, что породил сам?

В тот вечер, расставшись с Максимом, они долго сидели в машине у подъезда Тополева, рассуждали, спорили, разбирались.

Собственно, речь шла о нем, о лекарстве.

Лекарстве для запутавшихся в жизни смертельно больных.

В салоне машины висела тишина.

Антон, судя по выражению лица, думал о дожде, о том, как несладко сейчас там Максиму и как замечательно будет приехать домой, выпить чего-нибудь горячительного и забиться под теплое толстое одеяло. Возможно, о Лизе, секретарше Петровского, он думал тоже…

Мысли Тараса были грустнее. Петровский пытался, но не мог вспомнить, сколько раз он уже провожал таких вот Максимов навстречу судьбе, сопливых пацанов, запутавшихся в своих недетских смертельных проблемах. Сколько раз встречал он их после, взъерошенных, оскалившихся, измазанных теплой еще кровью и пахнущих смертью, ставших за каких-то час-два, мужчинами. Ему всегда хотелось уйти с ними, ему хотелось быть с ними, когда происходило это превращение, но он знал, что никогда так не сделает. Это были их прошлые жизни, глупые ли, хорошие ли, плохие ли, злые ли, но они должны были разобраться с ними сами. Он не имел права находиться с ними в этот момент. Он не имел права видеть их в этот момент. Он мог только встречать и ждать.