Джек Лондон - Планшетка

— Читайте вслух, — попросил дядя Роберт.

— Это начинается одним словом: «Берегись», написанным три раза подряд и буквами гораздо большего размера, чем все остальное. «БЕРЕГИСЬ! БЕРЕГИСЬ! БЕРЕГИСЬ!.. Крис Дунбар, я намерен уничтожить тебя. Я уже два раза покушался на твою жизнь, но неудачно. Теперь неудачи быть не может. Я так уверен в успехе, что не боюсь сказать тебе об этом. Мне не нужно говорить тебе — почему. Твое сердце знает. Зло, которое ты делаешь…» Тут обрывается.

Миссис Грантли положила бумагу на стол и посмотрела на Криса, на которого уже обратились все взгляды. Крис продолжал зевать, не в силах победить странной сонливости.

— Могу сказать, веселый оборот, — заметил дядя Роберт.

— «Я уже два раза покушался на твою жизнь», — еще раз прочитала миссис Грантли.

— На мою жизнь? — спросил Крис между двумя зевками. — Ну, на мою жизнь ни разу никто не покушался. Но что это со мной? Я засыпаю стоя.

— Ах, дружок! Вы думаете о людях с плотью и кровью, — засмеялся дядя Роберт. — А перед нами бесплотный дух. На вашу жизнь покушались невидимые существа. Может быть, руки какого-нибудь привидения пытались задушить вас во время сна.

— О, Крис, — воскликнула Льют, — а сегодня днем? Вы сказали, точно какая-то рука схватила поводья.

— Но ведь я шутил, — возразил он.

— Все-таки… — Льют не окончила своей мысли.

Миссис Грантли с любопытством прислушивалась.

— А что случилось сегодня? Вашей жизни угрожала опасность?

Сонливость Криса исчезла.

— Я сам начинаю интересоваться этим, — сказал он. — Мы об этом никому еще не рассказывали. Мой Бен сломал себе спину сегодня. Он бросился с обрыва, и я едва не погиб вместе с ним.

— Вот видите, — торжествующе произнесла миссис Грантли. — В этом есть что-то. Это предостережение. Да. А вчера вы ушиблись, когда ехали на лошади мисс Стори? Вот вам и два покушения.

Она с торжеством посмотрела на всех.

— Все это глупости, — рассмеялся дядя Роберт, но в его смехе чувствовалось скрытое раздражение. — Такие вещи не случаются в наши дни. У нас двадцатый век, дорогая моя. А все, что тут происходит, пахнет Средневековьем.

— Я делала очень много чудесных опытов с «планшеткой», — начала миссис Грантли, но быстро оборвала свою речь, подошла к столу и положила руку на дощечку.

— Кто вы? — спросила она. — Как ваше имя?

Дощечка немедленно начала писать. Все головы, за исключением головы мистера Бартона, наклонились над столом и следили за карандашом.

— Это Дик! — воскликнула тетя Милдред. И в ее голосе послышались истерические ноты.

Муж ее выпрямился, и его лицо в первый раз стало серьезным.

— Это подпись Дика, — сказал он. — Я узнал бы его почерк из тысячи других.

— «Дик Картис», — громко прочла миссис Грантли. — Кто это — Дик Картис?

— Но это замечательно, — заметил мистер Бартон, наклонившись над столом. — Почерк в обоих случаях один и тот же. Ловко, могу сказать, необыкновенно ловко! — прибавил он с восхищением.

— Покажите-ка, — потребовал дядя Роберт. Он взял бумагу и стал рассматривать ее.

— Да, это почерк Дика.

— Но кто такой Дик? — настаивала миссис Грантли. — Кто такой Дик Картис?

— Дик Картис — это капитан Ричард Картис, — ответил дядя Роберт.

— Это отец Льют, — прибавила тетя Милдред. — Льют носит нашу фамилию. Она никогда не видела отца. Он умер, когда ей было несколько недель. Это мой брат.

— Замечательно, необыкновенно, — повторила миссис Грантли, восстанавливая в своей памяти первое послание. — И действительно — два покушения на жизнь мистера Дунбара произошли. Здесь ничего нельзя объяснить подсознательным «я», потому что никто из нас не знал о том, что произошло с мистером Дунбаром.

— Но я-то знал, — ответил Крис, — и в это время держал руку на дощечке. Объяснение вполне простое…

— А почерк? — вмешался мистер Бартон. — То, что вы написали и что написала миссис Грантли, — совершенно одинаково.

Крис наклонился и сравнил написанное.

— И кроме того, — воскликнула миссис Грантли, — мистер Стори узнал почерк! — И она посмотрела на дядю Роберта, ожидая подтверждения.

Он наклонил голову.

— Да, это рука Дика, я готов поклясться.

А в это время в душе Льют поднимались давно забытые образы. Пока вокруг нее спорили и в воздухе звучали фразы — «психический феномен», «самогипноз», «пережиток необъяснимой истины», «спиритизм», в ее уме проносились картины детства, в которых такую большую роль играл ее отец, хотя она никогда его не видела. У нее была его сабля, несколько старых дагерротипов, она много слышала рассказов о нем, и на основании всего этого ее детское воображение нарисовало ей живой образ отца.