Глен Дункан - Последний вервольф

— Никогда еще, даже в медовый месяц, Арабелла не казалась мне такой желанной, — сказал я. — Но каждый раз, когда мы оказывались наедине, что-то меня останавливало. Нет, не импотенция. Моим членом можно было дробить камни. Скорее это был странный порыв подождать, подождать еще немного…

Мадлин вскрыла презерватив и медленно натянула на мой член. Со мной она пользовалась кондомами самого простого дизайна. После второй ревизии безразмерной сумочки она достала лубрикант и выверенным движением нанесла на большой и указательный пальцы левой руки. Я с величайшей осторожностью поднялся с кровати, словно любая мелочь — даже скрип матраса — мог нарушить эрекцию. Мадлин встала на четвереньки спиной ко мне: колени сведены, ягодицы подняты в жесте похотливой покорности. Если ее и интересовала моя история, то теперь — исключительно как рабочий инструмент, словесный афродизиак. Это требовало особой осторожности, и она об этом знала; такой подход мог обернуться против нее. Мадлин снова прогнулась, чтобы обработать лубрикантом анус.

— И что было дальше? — шепотом спросила она.

Арабелла раскинулась на кровати, нагая, с выражением лица, какого я никогда раньше не видел. Я заметил свое отражение в огромном позолоченном зеркале, подарке Чарльза нам на свадьбу: мой изменившийся облик был фантастично-абсурден и при этом — до скуки прозаичен.

Я ввел член в анус Мадлин. Теперь ее голова была занята исключительно покупками, которые она вскоре сделает на Кинг-роуд. Она издала короткий стон, призванный изобразить удовольствие.

— А эту часть истории я никогда не рассказываю, — сказал я.

Вот вам уважительная причина, почему я сплю только с женщинами, в которых не боюсь влюбиться.

Около трех Мадлин заснула, оставив меня наедине с ночью. В эти короткие предрассветные часы в сердце совершаются самые существенные перемены. Некоторое время я просто лежал на полу в ванной. Курил. Затем вышел на верхнюю террасу, покрытую свежим хрустящим снегом. Постоял, любуясь крышами Клеркенвелла. Заглянул в мини-бар и отдал дань уважения каждой бутылке, которую там нашел. Посмотрел телевизор.

В темноте с истинно британской неадекватностью заворчал снегоочиститель. Впрочем, когда открылась кухня «Зеттера», снег повалил с прежней силой. Лондонцы проснутся, выглянут в окно и воскликнут: «Это что-то новенькое!». Благодарение Господу. Что угодно , лишь бы что-то новенькое.

Рассвет медленно проявлял дагерротип города. Снег захватывал землю как человека захватывает новая идея. Мадлин проснулась с внезапностью, которая меня всегда поражала, переполненная свежей энергией. Она призывно качнула бедрами, намекая, что готова к новым постельным подвигам.

— Давай ты пока примешь душ, — предложил я, — а я закажу нам завтрак.

Через пятнадцать минут (зная Мадлин, можно было с уверенностью сказать, что она еще даже не намылила мочалку) раздался стук в дверь.

— Здорово, — с улыбкой сказал Эллис. — Извини, но это не обслуживание номеров.

Он знал, что у него будет всего секунда, прежде чем я хлопну дверью или брошусь на него, так что он быстро поднял ладони и сказал:

— Я безоружен. Просто хочу поговорить.

Знакомый мягкий голос с калифорнийским акцентом. Три года назад, морозной ночью в Доломитах, они с Грейнером поймали и чуть не убили меня. С тех пор он не изменился. Длинные, до пояса, светлые волосы обрамляли восковое лицо со впалыми щеками. Он мог бы показаться альбиносом, если бы не ярко-голубые глаза с выражением нечеловеческого высокомерия. Будь он нормального роста, выглядел бы героем древних саг. Но с ростом под два метра ему было самое место на задворках научной фантастики. Глядя на него, я не мог избавиться от чувства, что он родился хипповатой девчонкой в Сан-Франциско, а потом попал в зону радиации. Сейчас на нем были черные кожаные штаты и полинялый пиджак «Льюис».

— Можно войти?

— Нельзя.

Он закатил глаза и начал было «Джейк, перестань…» — а потом с хирургической точностью врезал мне между ног.

Я был прекрасным бойцом — когда-то. Меня считали опасным. Я знал каратэ, кунг-фу, джиу-джитсу, умел отправить противника на тот свет йельским приемом. Но если тебе десятилетиями приходится держать себя в руках, чтобы не вызвать подозрений Охоты, несложно потерять форму. Так что я сделал то, что на моем месте сделал бы любой мужчина: втянул воздух сквозь зубы, подождал, пока перед глазами рассеется туман, упал на колени, а потом, скорчившись, завалился на бок — и все это в полной уверенности, что прошедшая ночь была последней в моей жизни. Эллис переступил через меня (перед взглядом мелькнули мокрые байкерские ботинки, и меня обдало вонью с улицы) и закрыл дверь. Из душа донеслось чихание Мадлин. Не обратив на него никакого внимания, Эллис присел на край кровати.