Глен Дункан - Последний вервольф

Оставить Джейка было сложнее всего. Два раза я возвращалась, чтобы снова взглянуть, прикоснуться, понюхать. Оборотни, как выяснилось, не могут плакать. Эти невыплаканные слезы комом стояли в горле. Страшное осознание полного одиночества растворялась в мечтах о том, что он вот-вот проснется.

«Без сентиментальностей. Тебе пора в путь. Впереди еще много дел», — говорил мне призрак Джейка. Он подгонял каждый мой шаг, так что в конце концов я твердо решила уйти.

Но не успела сделать и десятка шагов, как наткнулась на Клоке. Судя по описанию Джейка, это был именно он. И конечно, тот серебряный дротик, что торчал из груди Грейнера, был изготовлен на заказ и украшен инициалами — его и Жаклин Делон. Надо признать, он не выглядел удивленным или хотя бы испуганным, когда перед ним возник вервольф. Он лежал, прислонившись к дереву, с сигаретой в одной руке и наполовину пустой бутылкой водки в другой. Его ранили в левую ногу. Наверное, это был Охотник — когда вынырнул из-за фургона и принялся стрелять в Джейка, но не попал.

— Bonsoir, Mademoiselle , [55] Добрый вечер, мадмуазель ( фр .). — сказал он. А потом по-английски: — Он убил мою королеву. За это я убил его. C'est tout . [56] Вот и все ( фр .). Бог на небесах, и в мире восстановлено равновесие. Убейте меня, если хотите, но не заставляйте страдать.

Ты спас мне жизнь, хотела сказать я, но, конечно, не могла. Мне вдруг захотелось помочь ему — отчасти в память о Джейке, потому что я знала, что их связывала довольно странная история. Но что я могла сделать?

На поляне остался бронированный фургон, но там повсюду были клочья от Поулсома, к тому же я не выдержала бы еще одного возвращения туда. Внезапно я вспомнила риторический вопрос мотоциклиста: «Какой идиот станет вести слежку на белом „Лэнд Ровере“?» Вот как раз такой идиот. Удивляясь сама себе, я ткнула в него пальцем, а потом изобразила водительский руль. Где твоя машина?

Ему, естественно, понадобилось не меньше минуты, чтобы собраться с мыслями и понять, чего я от него хочу. Когда он все же догадался, то истерически расхохотался, а потом вдруг умолк. Я почувствовала призрак Джейка, будто солнце грело мне спину.

«Un kilometre» , — сказал Клоке, показывая назад. Я увидела, как жизнь блеснула в его глазах. До этого момента он был похож на человека, который свел с ней последние счеты. Но только не теперь. Оборотень предлагает помощь. Я подала ему руку. Он снова засмеялся, но вдруг погрустнел и принял ее.

Вот и все, что получилось из моей задумки закончить записи Джейка. Я хотела как можно точнее описать все произошедшее и не переходить на чувства , но перечитывая последние страницы, вижу, что не очень-то справилась. Это оказалось на удивление трудно — не уходить от темы. Конечно, есть еще много того, о чем можно рассказать (например, как трехметровому оборотню залезть в «Лэнд Ровер»), но этому здесь уже не место. Может, позже. Мне кажется, у меня стало неплохо получаться писать — благодаря Джейку и тому, что мне просто физически необходимо выговориться. Беседы с собой, может, и не лечат одиночество, но хотя бы отвлекают от него.

С той ночи в Беддгелерте прошел месяц, и я выжила, хотя это было трудно. Я бы не справилась без помощи Клоке, но об этом в другой раз.

Завтра, если все пойдет как задумано, я уеду в Нью-Йорк.

А до этого мне предстоит снова ощутить всю «прелесть» Проклятья. Сегодня полнолуние, а голод не интересуется, что тебе пришлось пережить, или чего ты боишься, или где хочешь быть на следующей неделе. Но в этом есть и кое-что хорошее: его бескомпромиссность и полное равнодушие к угрызениям совести и рефлексии. Голод, прекрасный в своей простоте, учит меня быть оборотнем.

Думаю, лучше всего закончить записи на такой ноте полного смирения. Мое имя Талулла Мария Аполлония Димитриу, и я последний оборотень на земле.

Пока не родится мой ребенок. Тогда нас станет двое.

Джон Китс. «Эндимион». Пер. Елены Фельдман .

Ветхий Завет, Исх. 20: 3.

Ветхий Завет, Исх. 20: 4,5.

Ветхий Завет, Бытие 3: 5.

У. Блейк «Тигр». Пер. К. Бальмонта .

Джон Китс «Ода греческой вазе». Пер. В. Микушевича .

У. Шекспир. «Ромео и Джульетта», акт II, сцена 2. Пер. А. Григорьева .

«Еже писах — писах» («Что написал, то написал») — фраза, приписываемая Понтию Пилату.