Даниэль Дефо - Жуткие приключения Робинзона Крузо, человека-оборотня

Я перерезал скрученные лианы, которыми он был связан, и хотел помочь бедняге встать, но он не держался на ногах, не мог говорить и лишь жалобно постанывал, очевидно, полагая, что его развязали только для того, чтобы убить.

Когда к нему подошел Пятница, я велел ему поговорить с несчастным и объяснить, что его спасли. Однако надо было видеть, как возликовал Пятница, как он бросился целовать и обнимать этого бедолагу, как он заплакал и одновременно засмеялся, услышав его голос и увидев его лицо. Довольно долго мне пришлось добиваться, чтобы он объяснил мне, в чем дело. Немного успокоившись, Пятница сказал, что спасенный, которого он называл Уолла-Кэем, — его отец.

Пятница так суетился вокруг отца, что у меня не хватило духа оторвать его от него. Но через некоторое время, когда старик пришел в себя, я подозвал своего слугу, и он подбежал ко мне, подскакивая и смеясь от радости, буквально переполненный счастьем. Я спросил, накормил ли он отца хлебом. Он отрицательно помотал головой и сказал:

— Нет хлеб, плохой лягушка весь съел.

Тогда я протянул ему лепешку из небольшого мешочка, который на всякий случай носил при себе. Я также предложил ему выпить глоток рома, но он отказался от своей порции и отнес ее отцу. У меня с собой было несколько кисточек изюма, и я дал Пятнице целую пригоршню, чтобы он накормил отца.

Едва он принялся угощать отца изюмом, как я увидел, что он опять выскочил из лодки и бросился бежать так, словно за ним гнались черти. Несмотря на неуклюжую походку, дикарь мой был исключительно быстроногим и в мгновение ока скрылся из виду. Я кричал ему, чтобы он остановился, но тщетно.

Этот поступок Пятницы не позволил нам преследовать пирогу с остальными дикарями, теперь едва заметную на горизонте. И хорошо, что мы этого не сделали, так как часа через два, когда они преодолели примерно четверть расстояния до материка, поднялся сильный ветер, который дул на протяжении всей ночи, и я решил, что их пирогу обязательно перевернет и что они никогда не доберутся до родных берегов.

Однако тогда я не знал, что события примут такой оборот. Пока я томился дурными предчувствиями, отец Пятницы с трудом поднял руку и указал на огромного идола мрачного капища, каракатицеобразную фигуру, которая привиделась мне во сне. Он выкрикивал какие-то слова, которые пробудили во мне ужасные воспоминания, и я понял, что много лет назад именно их произносил перед смертью мой попугай Попка. Хотя теперь одно из этих слов было мне понятно, потому что я много раз пользовался им в разговорах с моим слугой Пятницей, и это слово было Катхулу. Я сильно встревожился, и зверь завыл во мне, и я обрадовался, когда старик уронил руку и умолк.

Пятница вернулся примерно через четверть часа, но двигался он уже гораздо медленнее. Когда он приблизился, я заметил, что он старается ступать более аккуратно, держа в руках какой-то предмет. Оказалось, что он сбегал в летнюю резиденцию, которая находилась ближе к мрачному храму, чем крепость, и принес отцу глиняный кувшин с пресной водой и пару лепешек. Хлеб он отдал мне, а воду отнес старику, и она оживила того лучше всякого рома, которым я его потчевал, ибо тот просто погибал от жажды.

Когда старик напился, я подозвал Пятницу к себе, чтобы узнать, не осталось ли в кувшине воды. Он сказал, что осталось, и я попросил отдать ее несчастному испанцу, действительно очень ослабевшему и лежавшему под деревом, кора которого была изрезана древними символами, на том месте, где земля была не такой красной от крови. Когда я увидел, что испанец сел, напился, взял хлеб и начал его есть, я подошел к нему и угостил пригоршней изюма. Он поднял голову и посмотрел на меня с безграничной благодарностью. Однако он был до того слаб и обессилен недавним сражением, что не мог стоять на ногах. Чертя пальцем на песке, испанец объяснил, что его зовут Олегарио, а я в ответ назвал ему мое имя, услышав которое он с облегчением улыбнулся.

Наконец, Пятница вернулся ко мне, и мы с ним отошли подальше от огромного идола. Было очевидно, что он ему не нравился, ибо он приближался к нему с большой неохотой.

— Пятница, — спросил я, — ты знаешь этого… человека?

Он замотал головой, и поначалу я воспринял это как отрицательный ответ, но потом догадался, что Пятница просто не захотел называть каракатицеобразного идола человеком.

— Что это такое? — спросил я.

Пятница поднял на меня огромные темные глаза и задрожал.

— Это великий Катхулу, — сказал он, — который спать и видеть сны под море.