Даниэль Дефо - Жуткие приключения Робинзона Крузо, человека-оборотня

До чего же полна превратностей наша жизнь! Теперь я дрожал при одной мысли о том, что могу увидеть человека, что на остров может высадиться еще кто-то, и даже вид отпечатка человеческой ноги повергал меня в трепет.

Однажды утром, лежа в гамаке и напряженно думая о той опасности, которая грозила бы мне при появлении дикарей, я почувствовал, до какой степени эти мысли нарушают мой внутренний покой. При этом мне вспомнились слова Священного Писания: « Призови Меня в день скорби; я избавлю тебя, и ты прославишь Меня». [16] Псалом 49, стих 15.

После этого, поднявшись с постели, я не только почувствовал, что мое сердце успокоилось, но и что мне хочется сотворить молитву. Помолившись, я взял Библию, а открыв ее, первым делом прочел слова: «Господь — крепость моя и щит мой; на Него уповало сердце мое, и Он помог мне, и возрадовалось сердце мое; и я прославлю Его песнью моею». [17] Псалом 27, стих 7. Невозможно передать, какое облегчение я испытал. Преисполненный благодарности, я отложил книгу, и печаль мою как рукой сняло, по крайней мере, по этому поводу.

В самый разгар моих страхов, когда я терзался неизвестностью, мне пришло в голову, что все это может оказаться плодом моего разыгравшегося воображения. Возможно, этот след оставил я сам, а может быть, это был след зверя, причудливо размытый прибоем. Это также слегка успокоило меня, и я принялся убеждать себя, что все так и было, что я увидел всего лишь свой собственный след.

Итак, я приободрился и вновь начал выходить за пределы ограды, поскольку трое суток безвылазно просидел в своей крепости и уже испытывал недостаток в еде. Дома у меня имелись только ячменные лепешки да вода. Кроме того, нужно было подоить коз, что я обыкновенно делал каждый вечер, и я знал, что несчастные животные страдают, оставаясь недоенными. Разумеется, для некоторых из них это не прошло даром, и они перестали давать молоко.

Но после того как я в течение двух или трех дней не увидел ничего подозрительного, я осмелел и начал думать, что сам насочинял себе страхов, а чтобы окончательно избавиться от каких бы то ни было сомнений, я решил вновь сходить на тот берег и сличить тот след с отпечатком моей ноги. Под действием ветра он стал менее четким, но все еще был заметен, так как был оставлен на влажном песке.

Во-первых, я осознал, что след никак не мог быть моим, поскольку прежде я никогда не бывал на этой части побережья. Во-вторых, сопоставив его с собственной ступней, я убедился, что она значительно короче и уже. Кроме того, след был весьма специфическим, например, рядом с каждым пальцем виднелись маленькие углубления, похожие на те, которые оставляли когти зверя, но этот след никак не мог быть отпечатком его лапы. Была еще одна странность, которую мне сложно описать, но складывалось впечатление, что тот, кому принадлежал этот след, носил тонкие шелковые чулки, которые заметно натягивались между его растопыренными пальцами.

Все это дало новую пищу моему воображению, и вновь меня обуял панический страх. Я дрожал, словно в лихорадке, и помчался домой в полном убеждении, что на моем острове недавно побывали люди, по крайней мере, один человек, или что остров обитаем и что в любую минуту я могу подвергнуться нападению. И я не знал, как защитить себя от опасности.

К каким только нелепым решениям мы не приходим под влиянием страха! Страх отнимает у нас способность распоряжаться теми средствами, к каким нам предлагает прибегнуть разум. Первой моей мыслью было снести изгороди всех загонов и перегнать весь мой скот в лес, чтобы враг не обнаружил его и не зачастил на остров за столь легкой добычей. Затем мне пришло в голову, что надо перекопать оба поля, чтобы они не стали дополнительной приманкой. Наконец, нужно было разрушить мою летнюю резиденцию и убрать из нее палатку, чтобы никто не смог обнаружить каких-либо признаков присутствия на острове человека и не поддался желанию отыскать его.

Этот план сложился у меня в первый вечер по возвращении домой, когда под непосредственным впечатлением от новых открытий моя душа томилась дурными предчувствиями. Ибо страх перед неведомой опасностью всегда в десять тысяч раз превышает страх перед опасностью явной.

Из-за охватившего меня великого смятения я не смыкал глаз всю ночь и заснул только под утро. Несмотря на усталость и душевную опустошенность, к своему удивлению, я проснулся, чувствуя себя гораздо лучше, чем прежде. И вот я стал размышлять и пришел к следующим умозаключениям. Мой остров, богатый растительностью и лежащий недалеко от материка, был не до такой степени заброшен людьми, как я воображал до сих пор, и хотя постоянных жителей на нем не было, вполне могло статься, что иногда к нему приставали пироги, прибывавшие с материка.