Даниэль Дефо - Жуткие приключения Робинзона Крузо, человека-оборотня

Однако потом мне пришло в голову, что нужно изолировать домашних коз от диких, так как иначе, став взрослыми, все они убегут в лес. Кроме того, нельзя было подпускать к ним зверя, чтобы он не рассматривал мое стадо как пиршественный стол для удовлетворения своих аппетитов. Мне оставалось лишь соорудить загон для коз, обнеся его прочным частоколом или изгородью, чтобы козы не могли сломать его изнутри, а другие животные — снаружи.

Для одной пары рук это была очень большая работа, но, понимая ее важность, я прежде всего отыскал подходящий участок для коз, где росла трава, которая служила бы им пищей, была вода и тень, где они могли бы укрыться от солнца.

На огораживание первого участка у меня ушло около трех месяцев. До этого времени я привязал трех козлят в лучшей части участка и делал так, чтобы они кормились как можно ближе от меня и постепенно привыкали ко мне. Очень часто я приносил им колоски ячменя или пригоршню риса, но они отскакивали от меня, почуяв зверя, и натягивали привязь, стараясь отбежать от него как можно дальше. После того как изгородь была построена, я отвязал козлят, и они всегда держались вместе в самой дальней от меня части загона.

Года через полтора у меня было стадо из дюжины коз, считая козлят, а еще через два года их поголовье возросло до сорока трех, не считая тех, кого я зарезал для пропитания. Тогда я соорудил пять новых загонов с маленькими закутами, куда загонял коз, когда хотел поймать их, и воротами для перегона животных из одного загона в другой.

Однако это еще не все. Теперь у меня всегда были не только козлятина, но и молоко, о котором поначалу я даже не мечтал. То, что мне пришло в голову доить коз, обернулось для меня приятным сюрпризом. У меня появилась молочная ферма, и иногда удои достигали одного или даже двух галлонов в день. Какой роскошный стол в этом необитаемом месте, попав в которое я поначалу думал, что обречен на голодную смерть!

Однажды утром, на исходе тринадцатого года моего пребывания на острове, я проснулся на холмах после окончания последней ночи полной луны. В течение трех минувших ночей зверь долго и много носился по острову, и все же я ощущал какое-то смутное желание побывать на оконечности острова. С каждым днем это желание усиливалось, и в конце концов я решил отправиться туда посуху, продвигаясь вдоль берега моря. Так я и сделал, но если бы кто-нибудь в Англии встретил меня в моем тогдашнем виде, то он либо испугался, либо от души посмеялся надо мной… да и сам я частенько невольно улыбался, воображая, что было бы, если бы я вздумал появиться в таком одеянии в Йоркшире. Надеюсь, что и вы улыбнетесь, представив себе мою персону в следующем виде.

На голове у меня была огромная и высокая бесформенная шапка из козьего меха со свисающим сзади лоскутом, предохранявшим шею от солнца и препятствовавшим проникновению воды за ворот во время дождя.

Полы короткой куртки из козлиной кожи доходили мне до середины бедер, а штаны, сшитые из того же материала, — до колен. Штаны были пошиты из шкуры старого козла с такой длинной шерстью, что она закрывала мне ноги до середины икр, создавая впечатление, будто я в панталонах. Чулок и башмаков у меня совсем не было, и вместо них я соорудил себе некое подобие котурнов, крепившихся к ногам чем-то вроде гетр из лоскутов кожи, с двух сторон перевязанных шнурками.

Еще у меня имелся широкий пояс из высушенной козьей шкуры, за неимением пряжки, я затягивал его двумя шнурками. На нем были сделаны петли, в которые вместо шпаги и кинжала вставлялись небольшая пила и топор. Был у меня и другой ремень, поуже. Он застегивался на тот же манер, но носил я его через плечо. К нему я приделал две сумки, располагавшиеся под левой рукой. В одной из них я носил порох, в другой — заряды. За спиной у меня болталась корзина, а на плече — ружье.

Что касается лица, то оно вовсе не стало таким же темным, как у мулатов, чего можно было бы ожидать от человека, не слишком оберегавшего его от солнца, ветра и дождя и жившего в девяти или десяти градусах от экватора. Одно время борода у меня выросла до четверти ярда в длину, но поскольку в моем распоряжении оказалось достаточно ножниц и бритв, то я подстриг ее довольно коротко, оставив растительность только на верхней губе и придав ей форму огромных усов, какие носят мусульмане и какие я видел у турок в Сале. Турки носили усы, а мавры — нет. Об этих усах, точнее, усищах, скажу только то, что длина у них была поистине невероятной, — ну, не такой, конечно, чтобы повесить на них шапку, но все же достаточной, чтобы произвести переполох в Англии.