Владимир Анин - Легенда о двенадцати ковчегах

— Иннокентий Федотыч, — обратилась к нему женщина.

Но дед ее не услышал и продолжал задумчиво смотреть куда-то вдаль немигающими желтоватыми глазами.

— Федотыч! — крикнула Арина.

Дед медленно приподнял бровь и повернул голову. Несколько секунд он неподвижно взирал на Еникееву. А потом вдруг совершенно по-молодецки вскочил и, топнув ногой, обутой в дырявый резиновый сапог, расплылся в беззубой улыбке. Папироса повисла на нижней губе.

— Аришка! — выкрикнул, наконец, дед. — Ну, вымахала девка! Сколько лет!

Он бросился обнимать ее, позабыв о прилипшей к губе папиросе.

— Федотыч, ты поосторожнее, костюм прожжешь.

Дед звонким плевком отправил папиросу в кусты и сгреб Арину в охапку.

— Какими судьбами?

— Я здесь по делам.

— По дела-ам? Какие ж у нас тут дела?

— Потом объясню. Прежде скажи, можно ли нам у тебя заночевать?

— Это кому ж это нам?

— Мне и моим спутникам. Мы отправляемся в экспедицию на Горынь-реку.

— Что?! — Дед вытаращился на нее, а потом залился громким лающим смехом. — В икспидикцию? И кого ж вы там искать собралися? Уж не Змея ли Горыныча?

— Почти. Ну, кончай, чего смеешься-то? Я серьезно говорю.

— Ну, коли серьезно, зови своих спутников. Места, поди, всем найдется, — проговорил Федотыч, утирая слезы рукавом байковой рубахи.

— И еще: можно мы у тебя машину оставим на несколько дней? Самое большее — на десять.

— Мой дом — твой дом, — развел руками дед. — Как там Серафима-то?

— Померла Серафима, — опустив глаза, произнесла Арина. — Я даже на похороны не успела. Приехала, а меня и огорошили, что ее уже неделю как нет. На могилку сходила, поплакала.

— Да-а, — протянул Федотыч, — время ее, видно, пришло. Все там будем. — Скупая слеза выскользнула у него из глаза и, сбежав по щеке, запуталась в бороде. — Мы тут вроде рядом совсем, а до нас эта горькая весть еще не успела дойти. Да-а. Остался я один из нашей доблестной гвардии. Ну давай, зови своих-то, поди, заждались.

На следующее утро Бершинский разбудил свою группу в восемь. Федотыча в доме не было, он уже суетился во дворе, разводя самовар.

— Раненько вы, — сказал профессор, выходя на крыльцо и потягиваясь.

— Кто рано встает… — отвечал дед.

— Это верно, — согласился Альберт Родионович. — Вот, стало быть, и мы подымаемся.

— А вам-то куда спешить?

— Вперед, навстречу приключениям.

Бершинский сделал несколько приседаний и сполоснул лицо студеной водицей из бочки. Тем временем из дома показались остальные члены экспедиции, заспанные и зевающие.

Наспех позавтракав, группа приступила к сборам. Все необходимые вещи были разложены по огромным рюкзакам. Что не помещалось внутрь, приторочили снаружи. Наконец, взвалив на себя тяжеленную поклажу, они тепло распрощались с хозяином дома и медленно двинулись через поле к видневшемуся вдалеке перелеску, за которым протекала легендарная Горынь-река.

— Скажите, профессор, — тяжело дыша, спросил Игнат, когда они сделали первый привал на берегу, — а Змей Горыныч, часом, не из этих мест будет?

— Из этих, — кивнул Бершинский. — Вы у Артема спросите, он у нас большой специалист по всякой нечисти.

— Не хочу вас пугать, господа, — деловито произнес Пучков, — но легендарный Горыныч жил именно здесь. Места тут всегда были гиблые. Существует множество историй о том, как люди в этих краях исчезали бесследно. И все это приписывалось проклятому Змею. Мы с вами, конечно, народ цивилизованный, все-таки в двадцать первом веке живем, и сказкам этим верить не станем. Но я бы все же рекомендовал держаться всем вместе, и никуда поодиночке не отлучаться.

— Кстати, это и вас касается, Арина, — строго сказал Бершинский, видя, как та направилась к ближайшим кустам.

— Вы смеетесь? — повернулась Еникеева. — Я что, по-вашему, и в туалет должна ходить в сопровождении мужчин?

— Я на полном серьезе, — он подошел к ней.

— Ладно, — сказала Арина.

Она зашла за куст и, не обращая внимания на профессора, стянула штаны. Бершинский сконфуженно отвернулся.

— Вообще-то, — продолжала Арина, — я здесь все детство провела, если вы не забыли.

— Я не забыл, — ответил Бершинский. — Только в детстве окружающий мир воспринимается нами по-другому, мы любим его, относимся к нему с добротой и почитанием. И этот мир отвечает нам тем же. С возрастом мы становимся грубее и жестче. И отношение окружающего мира к нам тоже меняется, он становится опаснее.

— Да вы прямо мистик какой-то, — произнесла Арина у него за спиной. — И все же писать под присмотром я не привыкла.