Матс Страндберг: Круг

— Ничего, малыш, ничего, — успокаивает он сына, не сводя с Ванессы бешеных глаз.

— Ванесса, ну в чем дело? — спрашивает мама своим самым усталым тоном.

У Ванессы нет ответа на этот вопрос. Где начинается и где заканчивается ее сон?

— А вы все время меня видели? — спрашивает она.

Мама моментально просыпается.

— Ты что, принимаешь что-нибудь?

— Вы совсем спятили! — кричит Ванесса и выскакивает в коридор.

Теперь ей страшно, очень страшно, но она не хочет в этом признаваться. Вместо этого она всовывает ноги в туфли и хватает сумку.

— Ты никуда не пойдешь! — кричит мама.

— Хочешь, чтобы я прогуливала? — кричит Ванесса в ответ и так хлопает входной дверью, что эхо разносится по всему подъезду.

Она несется вниз по лестнице к выходу, перебегает через улицу и в последний момент запрыгивает в автобус.

Слава богу, знакомых нет. Она садится на заднее сиденье.

Этому безумному утру можно найти два объяснения. Первое — она сошла с ума. Второе — она снова ходила во сне. Это часто случалось, когда она была маленькая. Мама обожает выставлять Ванессу на смех, рассказывая, как дочка однажды села писать на коврик в коридоре. Ванесса до сих пор помнит это ощущение между сном и явью. Но в глубине души она знает: сейчас случилось нечто иное.

«Я ходила во сне», — решает она.

Другое объяснение было бы слишком страшным.

Ванесса смотрит в окно и, когда автобус въезжает в туннель, видит в стекле свое отражение. Без макияжа.

— Блин, вот засада, — бормочет она и начинает рыться в сумке.

Ей удается найти только старый блеск для губ. Косметичка осталась дома на полу. Ванесса красится с десяти лет и не имеет ни малейшего желания приходить в школу ненакрашенной. Достаточно с нее утренних неприятностей.

Автобус проезжает мимо заброшенной промзоны. Мама любит вспоминать о том, какой это раньше был замечательный завод. Якобы раньше люди гордились тем, что жили в Энгельсфорсе. Ванесса не понимает, чем тут гордиться. Город наверняка был таким же уродливым и скучным, как теперь.

Через железнодорожные пути автобус переезжает в западную часть города. За окном мелькает, по ехидному выражению мамы, «местный Беверли-Хиллз». Большие частные дома выкрашены в яркие цвета и окружены красивыми садами. Кажется, на этой стороне города солнце светит ярче. Здесь живут те, у кого есть деньги: врачи, несколько успешных бизнесменов, наследники владельца завода.

До гимназии еще ехать и ехать. Почему-то ее построили на самой окраине.

«Как тюрьму — подальше от людей и цивилизации», — думает Ванесса.

Анна-Карин хочет, чтобы пришла осень.

Она стоит у ворот и смотрит на школьный двор, где играют по-летнему одетые школьники. Всюду загорелые ноги и руки, короткие рукава и глубокие вырезы на одежде. А ей больше всего хочется забраться в старый пуховик, натянуть на глаза шапку и спрятать руки в дедушкины варежки домашней вязки.

Сегодня она одета в бесформенную спортивную кофту, большую футболку и джинсы.

На улице двадцать с лишним градусов тепла. Но лучше париться, чем обнажаться.

Это, конечно, сложный выбор, потому что, честно говоря, париться она тоже не хочет. Она стоит сейчас, немного отставив руки от тела, чтобы подмышки не промокли от пота. В седьмом классе в столовой кто-то толкнул ее, и она пролила на себя воду. Стоявший рядом Эрик Форслунд сразу заорал, что у нее потные сиськи. Кличка Потник тут же приклеилась и сохранялась за Анной-Карин все старшие классы. Не хватает, чтобы ее так же дразнили и в гимназии.

Школьный двор пустеет. Анна-Карин идет вместе со всеми, опустив голову и скрестив на груди руки. Она начала носить бюстгальтер, чтобы грудь казалась меньше, но, судя по отражению в зеркале, это мало что изменило.

Зайдя в школу, Анна-Карин видит Ребекку Молин из своего класса и бойфренда Ребекки, Густава Оландера. Они стоят у лестницы, обнявшись. Анна-Карин отводит взгляд, и ей становится до боли жалко себя. Никогда ни один парень не посмотрит на нее так, как Густав смотрит на Ребекку.

— Привет, — говорит Ребекка, когда Анна-Карин проходит мимо.

— Привет, — вторит ей Густав.

Анна-Карин не отвечает.

Только зайдя в класс и сев на свое место — за первой партой у стены, — она позволяет себе немного расслабиться. Она засовывает руку в карман и чувствует теплое тельце Пеппара, его острые коготки. Шерстка у Пеппара мягкая как шелк. Когда она гладит его малюсенькую голову, он начинает урчать, так что даже карман вибрирует. Жгучее чувство жалости к себе постепенно проходит, освобождая место для любви.