Матс Страндберг - Круг

Мину пытается сфокусировать взгляд на его переносице, между глаз, чтобы он думал, что она смотрит ему в глаза, как любой вежливый человек, которому нечего скрывать.

— Я подумала, может, увидимся в выходные, — говорит она, отчаянно надеясь, что он не истолкует ее предложение как приглашение на свидание. Уши так горят, что того и гляди свернутся в трубочку, как засушенные помидоры.

— С удовольствием. Что будем делать? — спрашивает он.

— Просто встретимся. Но к нам родственники приехали, — врет Мину дальше. — Может, встретимся у тебя?

Она старается говорить максимально естественно.

— Давай, конечно. В первой половине дня у меня тренировка, но в четыре я освобожусь. Тебе удобно?

— А у тебя будет кто-нибудь дома? — Вопрос звучит так двусмысленно, что теперь уже не только уши, но и щеки Мину заливаются красной краской. — Я имею в виду, если мы захотим поболтать. О Ребекке, ну и вообще. Не то чтобы мы обязательно должны о ней говорить. Но…

— Я понимаю, — отвечает он.

— Тогда до завтра, — говорит Мину.

Вдруг Густав подается вперед и обнимает ее, Мину с трудом сдерживается, чтобы не отпрянуть. Она помнит, как он притянул ее к себе там, в темноте у виадука. Но это объятие совсем другое.

— Я так рад, что мы увидимся, — произносит он, отпуская ее. — Мне казалось, ты избегаешь меня.

Мину снова концентрируется на его переносице.

— Совсем нет! — говорит она. — С какой стати?

Ребристые стены холла выкрашены в депрессивный мятно-зеленый цвет. На уровне пояса кто-то нарисовал полоску орнамента с веселыми уточками. От этих уточек и стены, и сама комната почему-то кажутся в тысячу раз противнее.

Анна-Карин сидит на софе и смотрит в пространство перед собой. За дверью бегает туда-сюда медицинский персонал. Некоторые врачи и сестры разговаривают друг с другом чересчур громко, как будто забыв, что это больница, что здесь лежат и умирают люди. Слышно, как попискивают и громко звенят в палатах сигналы о помощи.

Анна-Карин снова смотрит на уточек. Улыбаясь друг другу вздернутыми клювами, они радостно маршируют под какую-то задорную музыку. Анна-Карин вдруг понимает, почему утки производят на нее такое тягостное впечатление: в этой комнате люди переживают за своих близких, с которыми случилось несчастье. И кто-то решил при помощи веселых рисунков поднять этим людям настроение. Как будто бодрые утки могут что-то исправить.

Медбрат с руками, испещренными безвкусной татуировкой, заглядывает в комнату и приглашает Анну-Карин следовать за ним. Они закончили брать у дедушки анализы, теперь можно пройти в палату.

Анна-Карин идет за медбратом по коридору, и ей кажется, будто все на нее косятся: Смотрите-ка, идет. Ни разу не навестила своего бедного дедушку. Хороша внучка.

Медбрат останавливается перед дверью палаты и жестом показывает Анне-Карин, что она может зайти.

Анна-Карин смотрит на открытую дверь. Больше всего ей сейчас хочется убежать отсюда. Пронестись сломя голову по длинным коридорам, выбежать на свежий воздух, прочь от запаха больницы и больных тел. Прочь от дедушки.

Дедушка.

Она идет мимо медсестры. Тщательно моет руки в маленькой раковине у двери, до самых локтей натирается дезинфицирующим средством из бутылочки на стене.

Комната кажется призрачной в слабом послеполуденном свете. На ближайшей к двери кровати лежит старый человек с пальцами, скрюченными, как звериные когти. Его глаза сильно зажмурены, беззубый рот хватает воздух. Анна-Карин холодеет, потом понимает, что это не дедушка, и быстро прошмыгивает мимо чужого старика в глубь палаты.

Наполовину задернутая светло-желтая занавеска отделяет кровати друг от друга.

Сначала она видит только очертания ног под синим казенным одеялом. Еще несколько шагов, и она видит руки, лежащие на одеяле. В тыльные стороны обеих ладоней воткнуты большие иглы, закрепленные похожим на бумагу скотчем. От них ведут длинные трубки. Конец еще одной трубки скрывается под одеялом. На другом ее конце — у пола — болтается мешок с мочой.

Анна-Карин делает еще несколько шагов. Видит лицо дедушки.

В бледном свете дня оно кажется почти прозрачным. Из носа дедушки тоже торчит трубка. На полу у кровати стоит капельница. Слабо пищит аппарат с проводами, которые исчезают под воротом дедушкиной ночной рубашки. Он как машина, в которую вкачивают и из которой выводят жидкость.

Анна-Карин делает последние несколько шагов до изголовья кровати.