— Это все. Искренне вас благодарю, миссис Найтуинг.
— Лилиан, — говорит она так тихо, что я едва ее слышу.
— Спасибо вам… Лилиан, — повторяю я, пробуя на язык вкус ее имени, как вкус экзотического соуса.
— Не за что, Джемма.
Она перекладывает какие-то бумаги на столе, прижимает их серебряной шкатулкой, но тут же снова передвигает на другое место.
— Вы еще здесь?
— Ну да, — бормочу я, быстро вставая.
Спеша к двери, я чуть не налетаю на стул.
— А что это вы говорили насчет школы мисс Пеннингтон? — спрашивает миссис Найтуинг.
— Только самые безмозглые уйдут к Пенни.
Директриса кивает.
— Ну да, это то самое слово. Ладно. Хорошего вам дня.
— Хорошего дня.
Она не поднимает глаз, не провожает меня взглядом. Я успеваю сделать лишь пару шагов, когда слышу, как она повторяет: «Только самые безмозглые уйдут к Пенни». И за этим следует невероятно странный звук, он начинается низко и тут же набирает высоту. Это смех… Нет, не смех, хихиканье. Это искреннее хихиканье, веселое и озорное, доказывающее, что мы никогда полностью не утрачиваем детства, какими бы женщинами мы ни стали.
На следующий день рассвет приходит розовый и полный надежд, он нежно обещает перейти в великолепный день конца весны. Раскинувшиеся позади школы Спенс зеленые луга оживают, взрываясь гиацинтами и какими-то яркими желтыми цветами. Воздух напоен ароматами сирени и роз. Аромат густой, плотный. От него у меня щекочет в носу, голова становится легкой. Над голубым горизонтом лениво клубятся облака. Мне кажется, я никогда не видела более чудесного пейзажа, даже в сферах. Мадемуазель Лефарж выпал для венчания удивительный денек.
Добрых полчаса перед венчанием мы с Фелисити проводим в саду, в последний раз вместе собирая цветы. Фелисити рассказывает о брючном костюме, который она клянется сразу же заказать в Париже.
— Ты только подумай, Джемма! Никогда больше не надевать все это ужасное белье и корсет! Это настоящая свобода! — говорит она, резко срывая маргаритку как бы для того, чтобы подчеркнуть свои слова.
Я осторожно извлекаю розу из ее зеленого гнезда, сплетенного из листьев, и кладу в свою корзинку.
— О тебе будут говорить во всем городе; это уж точно.
Фелисити небрежно пожимает плечами:
— Пусть их говорят. Это моя жизнь, не их. Я уже получила наследство. И, может быть, со временем по моему примеру леди в брюках станут самым обычным зрелищем.
Я не настолько храбра, чтобы прямо сейчас отказаться от юбки, но в общем понимаю, что Фелисити будет носить брюки с полной уверенностью. А она, злорадно усмехнувшись, хватает из своей корзинки горсть разных цветов и швыряет в меня. Чтобы не остаться в долгу, я отвечаю тем же. Она бросает еще горсть, и вскоре начинается настоящая перестрелка.
— Эй, ты собираешься вести себя прилично? — спрашиваю я, но при этом смеюсь.
Смеюсь по-настоящему.
— Только если ты того пожелаешь, — хихикает Фелисити, запуская в меня еще одним пучком цветов.
— Перемирие! — кричу я.
— Ладно, перемирие.
Мы все осыпаны цветами, а вот наши корзинки почти опустели. Мы пытаемся спасти, что можем. Цветы помяты, но пахнут они божественно. Я поднимаю с земли розу и подношу к губам.
— Оживи, — шепчу я ей, и цветок разгорается ослепительным розовым сиянием.
Фелисити усмехается.
— Ты ведь знаешь, что это ненадолго, Джемма. Цветы умирают. Такова их природа.
Я киваю.
— Но она не умрет прямо сейчас.
С холма доносится звон церковных колоколов, призывая нас. Фелисити стряхивает налипшую на юбку пыль, быстро проводя по ткани обеими руками.
— Чертово венчание, — бормочет она.
— О, ты лучше порадуйся! Как я выгляжу?
Она бросает на меня короткий оценивающий взгляд.
— Как миссис Найтуинг. Вот почему вы с ней подружились.
— Вот спасибо, — вздыхаю я.
Фелисити снимает с моих волос лепесток. Потом склоняет голову набок, изучая меня. Уголки ее губ слегка приподнимаются.
— Ты выглядишь точь-в-точь как Джемма Дойл.
Я решаю принять это за комплимент.
— Спасибо.
— Что, идем? — говорит Фелисити, предлагая мне руку.
Я беру ее под руку, и мне становится хорошо и спокойно.
— Идем.
Это чудесное скромное венчание. Мадемуазель Лефарж просто ослепительна в костюме из светло-синего крепа, такого же оттенка, как сапфиры. Мы, девушки, конечно же, предпочли бы видеть на ней платье, достойное королевы, что-нибудь из кружева и лент, со шлейфом длинным, как Темза, но мадемуазель Лефарж решила, что женщина ее возраста и положения не должна напускать на себя важность. И в итоге оказалась права. Костюм сидит на ней безупречно, а инспектор сияет так, словно ему досталась последняя женщина на планете. Они произносят клятвы, и преподобный Уэйт предлагает нам всем встать.
Читать дальше