В бытность свою в Р…зиттене барон Губерт, по-видимому, совершенно переменившийся, часто говорил о предчувствии близкой смерти. Оно и в самом деле сбылось, ибо через год он умер. Сын его, которого также звали Губертом, поспешно приехал из Курляндии, чтобы вступить во владение богатым майоратом. За ним последовали мать и сестра. По-видимому, юнец унаследовал все дурные качества своих предков: с первых же минут пребывания в Р…зиттене он показал себя гордым, заносчивым, несдержанным, корыстным. Он захотел тотчас же произвести перемены во всем, что нашел неладным или неудобным, прогнал на все четыре стороны повара, собрался прибить кучера, да это ему не удалось, ибо здоровенный малый возымел дерзость тому воспротивиться; одним словом, он уже входил в роль строгого владельца майората, когда Ф. твердо и сурово положил конец его своеволию, объявив ему весьма решительно, что ни один стул не будет сдвинут с места и ни одна кошка не выгнана из дома, коли ей здесь живется, до тех пор покуда не распечатают завещания его отца. «Вы осмелились мне, владельцу майората…» — начал было Губерт. Однако Ф. не дал договорить раскипятившемуся юноше и, смерив его проницательным взглядом, сказал:
— Не торопитесь, господин барон. Вы не смеете приступить к управлению, прежде чем будет открыта духовная; а до тех пор один я тут хозяин и сумею насилие сломить насилием. Вспомните, что в силу своих полномочий как исполнитель духовной вашего отца, в силу установленного судом распорядка я облечен правом воспретить вам пребывание в Р…зиттене и потому советую вам во избежание неприятностей спокойно вернуться в К. — Судейская строгость и решительный тон придали надлежащее действие его словам, и вот молодой барон, изготовившийся налететь не в меру острыми рожками на стойкую твердыню, почувствовал, что его оружие слишком ненадежно, и почел за лучшее, отступая, прикрыть свое посрамление насмешливым хохотом.
Прошло три месяца, и настал день, когда согласно воле покойного надлежало открыть духовную в К., где она хранилась. Кроме судейских, барона и Ф., в зале суда находился еще какой-то молодой человек весьма благородной внешности, которого привел Ф. и кого, — так как за борт его сюртука был заложен лист бумаги, — все сочли за писца стряпчего. Барон Губерт, по всегдашнему своему обыкновению, едва взглянул на него и нетерпеливо потребовал, чтобы поскорее покончили с этой нудной и ненужной церемонией без дальних околичностей и бумагомарания. По его словам, он даже не понимал, какое отношение может иметь завещание к наследованию по крайней мере майората, а ежели дело идет о каком-либо особом распоряжении, то будет зависеть всецело от его воли, принять это во внимание или нет. Барон, бросив на бумаги рассеянный и сердитый взгляд, удостоверил руку и печать покойного своего отца и потом, как только секретарь суда принялся читать вслух духовную, стал равнодушно смотреть в окно, небрежно свесив правую руку через спинку стула, положив левую на судейский стол и барабаня по зеленому сукну. После короткого вступления покойный барон Губерт фон Р. объявил, что он никогда не был настоящим владельцем майората, а только управлял им от имени единственного сына покойного барона Вольфганга фон Р., коего так же, как и его деда, звали Родерихом; ему-то и должен был по порядку наследования достаться майорат. Подробнейшие росписи доходов и расходов, а также наличного состояния и проч. можно найти в оставшихся после него бумагах. Как сообщил в своей духовной Губерт, барон Вольфганг во время своего путешествия познакомился в Женеве с девицей Юлией де Сен-Валь и почувствовал такую сильную к ней склонность, что решил никогда больше не расставаться с нею. Она была очень бедна, и ее семья хотя и принадлежала к дворянскому, однако не особенно знаменитому роду. Уже по одному тому он не мог надеяться на согласие старого Родериха, не щадившего никаких усилий, чтобы всячески возвысить майорат, однако в письме из Парижа он осмелился открыть старому барону свою склонность; то, что можно было предвидеть, случилось и на самом деле, ибо отец решительно объявил, что он сам уже избрал невесту для владельца майората и ни о какой другой не может быть и речи. Вольфганг, вместо того чтобы отплыть в Англию, как это ему надлежало, под именем Борна возвратился в Женеву, где и обвенчался с Юлией, которая по прошествии года родила ему сына, ставшего после смерти Вольфганга владельцем майората. В объяснение тому, что Губерт, знавший обо всем этом, так долго молчал и выдавал себя за владельца майората, приведены были различные резоны, основанные на давнишнем уговоре его с Вольфгангом, но они казались недостаточными и придуманными нарочно.
Читать дальше