Джон Бангз: Литературное наследие Томаса Брагдона

Здесь тоже, как и в «Постоянстве», мне попались знакомые вроде бы строфы: первая и последняя. Скоро я опознал в первой начальные строки из «Детей» Лонгфелло, а затем, порывшись в книгах, обнаружил и заключительную — дословное заимствование из прелестной миниатюры Пикока «Воздушные замки».

Отчаявшись разрешить загадку, чего ради Брагдон составлял мозаику из чужих строф, я закрыл стихи и осмотрел часть переплетенных томов из той же коробки.

Первый попавший мне в руки, в переплете из телячьей кожи, содержал в себе «Гамлета»; тисненая надпись на корешке (других не было) гласила:

ГАМЛЕТ

БРАГДОН

Нью-Йорк

Я счел это за безобидное проявление тщеславия, едва ли рассчитанное на то, чтобы сбить кого-либо с толку: немалое число коллекционеров помещают собственное имя на корешки своих литературных сокровищ; вообразите же, однако, мой ужас, когда я открыл томик и обнаружил, что с титульного листа стерто имя Уильяма Шекспира, а вместо него вписан Томас Брагдон, причем настолько искусно, что неопытный взгляд не заметил бы ничего подозрительного. Признаюсь, титульный лист меня позабавил:

ГАМЛЕТ, ПРИНЦ ДАТСКИЙ

Трагедия

ТОМАСА БРАГДОНА, ЭСКВАЙРА

Да, у моего покойного друга, когда он бывал настроен чудить, вполне мог зародиться такой замысел. В остальных томах была проделана та же подмена; несведущий в литературе человек решил бы, что «Томас Брагдон, эсквайр» сочинил не только «Гамлета», но и «Ярмарку тщеславия», «Дэвида Копперфилда», «Риенци» и множество других прославленных произведений; помнится, даже загадка авторства «Писем Юниуса» [21] «Ярмарка тщеславия» ( 1845–1847, опубл. 1847–1848) — самый известный роман английского прозаика Уильяма Мейкписа Теккерея (1811–1863). « Дэвид Копперфилд» (1848–1950, опубл. 1849–1850) — роман Диккенса. «Риенци». — Имеется в виду роман английского прозаика и драматурга Эдварда Джорджа Бульвер-Литтона (1803–1873) «Риенци, последний римский трибун» (1835). …загадка авторства «Писем Юниуса»… — Имеется в виду серия из 69 политических писем, подписанных псевдонимом Юниус, которые появились в лондонской газете «Паблик адвертайзер» в 1769–1772 гг. и содержали язвительные нападки на видных членов правительства Георга III и на самого короля с последовательно провигских позиций. Авторство этих писем в разное время приписывалось более чем 40 лицам, среди которых — прозаик, драматург и общественный деятель Гораций Уолпол (1717–1797), философ, публицист и политик Эдмунд Берк (1729–1797), премьер-министр Великобритании в 1766–1768 гг. Уильям Питт-старший, 1-й граф Чатэм (1798–1778), историк Эдвард Гиббон (1737–1794), однако последние исследования подтверждают давнюю идентификацию Юниуса с сэром Филипом Фрэнсисом (1740–1818), отставным военным чиновником, политиком и памфлетистом. была счастливо решена в пользу Брагдона, хотя большой радости для себя я в этом не усмотрел. Как правило, фамилию настоящего автора замещала фамилия моего друга, но были два исключения; так, в Ветхом Завете, на форзаце было выведено: «Моему дорогому другу Брагдону» и подписано: «От автора».

Наверное, я еще долго смеялся бы, восхищаясь необузданной фантазией моего друга, но тут мне в руки попало второе исключение — томик Мильтона, в котором я сразу узнал свой подарок, посланный Тому к Рождеству за два года до его смерти; на форзаце я написал: «Томасу Брагдону с любовью от неизменно преданного Филипа Марсдена». Надпись вполне банальная, но она вдруг обрела иной смысл, когда я перевернул страницу и уставился на заглавие: верный своей любви к подменам, Брагдон вместо Мильтона сделал автором меня!

После такого открытия мне было трудно владеть собой. Я разволновался, чуть ли не разозлился; впервые в жизни мне пришло в голову, что среди причуд Брагдона были такие, которые я не вполне одобряю; но надобно отдать себе справедливость: то был всего лишь первый порыв. Безусловно, если бы Брагдон затеял эту подмену, чтобы причинить мне, своему другу, вред или обиду, он пустил бы этот томик наудачу гулять по свету, но он передал книгу в мои руки, чтобы я сам решил ее судьбу, а следовательно, какие-либо неприятности для меня полностью исключались. Поразмыслив здраво, я убедился, что мое временное предательство по отношению к памяти покойного друга было вызвано страхом, что подумают посторонние люди; вспомнив затем, как мы с ним дружно презирали этих самых посторонних, я устыдился своего отступничества и тут же повторил клятву верности покойному королю Тому — повторил так пылко, что эмоции меня захлестнули и я решил, дабы отвлечься, выйти на улицу.