Ольга Митюгина - Нетопырь

Господи, молю тебя, не дай ей умереть, не дай ей оставить меня! Позволь нам обоим искупить наши вины перед тобой.

Лиза проснулась. Бедняжка беспокойна, мечется по постели и умоляет ее не оставлять. Я кричу, чтобы в замке закрыли окна, все щели замазали святыми облатками: я не должен оставлять надежды спасти ее. Не должен! Чудовищный это грех — потерять надежду. Хотя порою она мучительна. Недаром ее называют одним из испытаний этой земли, но отчаяние, от которого она спасает наши души — не испытание, это — прямая дорога к погибели. И да спасет меня надежда, любовь и вера. Да приведут они меня к мудрости.

Только свечи горят…Лиза, Лиза, не оставляй меня.

Она не выпускает из рук крест. Не отпускает меня далеко от себя. В замковой капелле молятся…даст бог, мы спасем Лизоньку.

Ее душа, надеюсь, уже спасена.

Боже, не отбирай ее у меня. Прошу, не отбирай…мы осиротеем без нее. Пожалей ее, если не ради меня, так ради наших детей…они — наша общая радость, но Лиза — свет сердца моего…господи…

Умерла моя жена, баронесса Елизавета Попрушнек.

Отпевают. Не могу отойти от гроба. Священник пытался меня увести насильно, чтобы я поел или поспал. Не могу. Оставьте меня.

Святой отец прав, когда называет меня себялюбцем. Я совсем забыл о детях, которым так же тяжело, как и мне. Я разделяю с ними потерю нашей дорогой Лизетт. Когда они рядом со мной, мое несчастье кажется мне не столь чудовищным: в их чертах смешались мои — и ее, света моего… Отныне в них я буду любить и ее тоже.

Нет ничего глубже мудрости твоей, господи, и нет ничего выше твоего милосердия.

В память о ней я должен быть сильным, я должен заменить им мать. Целый вечер я провел с ними. Уложил в кроватки, над каждой повесил крест…мы плакали вместе.

Ночью снова спущусь в капеллу, к Лизетт. Ночи принадлежат нам с ее душою…

Похороны сегодня. Гроб отнесут в склеп. Закроют крышкой. Отнимут Лизетт у меня…нет, грех так говорить. Там, в гробу, нет ничего, что можно любить. Там пустая оболочка, труп, который должен сгнить. Ее душа уже далеко…она сама далеко, она оставила нас. А тело — всего лишь бессмысленное тело. Худо, коль без души оно восстанет…но быть такого не может. Брату не удалось погубить Лизетт, она покаялась перед смертью…

Но как тяжко думать, что это — всего лишь труп, только пустой труп! Глядя на нее, я любуюсь, стою, как зачарованный. Милая моя, ты лежишь, как живая, будто спящая… Так бледна, но и только…волосы нежны, как лунный свет, и мерцают в свете свечей. Свечи бросают отсветы на твое любимое белое платье, в котором я хороню тебя, Лизетт, и сердце мое разрывается. Отчего не вздрогнут эти мягкие губы, не поднимутся воздушные ресницы?.. Сердце мое…

Вечного тебе покоя, любимая. Я положу твой дневник с тобой рядом, как ты и просила. Сюда идут, служба начинается…

Последний поцелуй.

Прощай, радость моей жизни, ты уносишь с собой весь свет этого мира. Прощай, моя любимая.

Спи спокойно…»

— А дальше, вы можете убедиться, снова рука баронессы.

Лайнелл лишь молча кивнул. Сердце трепыхалось где-то в горле, в глазах дрожали слезы. Перед мысленным взором стоял гроб в окружении свечей, весь осыпанный белыми цветами. Розами? Нет, то были лилии, цветы скорби. И…белые маргаритки. Да, белые маргаритки…

И душа разрывалась от боли.

Потому что он не представлял те события.

Он вспоминал их…

И до крови закусил нижнюю губу.

Неужели правда?.. Неужели некогда, в прошлой жизни, они с Лизой были вместе…да о чем он? Жизнь души вечна, беспрерывна, и что значит смена тела, шелухи, оболочки? Его душа знает ее, его сердце любит ее, и так суждено где-то там , где заключаются браки. Лиза — его жена. И никогда не перестанет ею быть…

Или он ошибается? Разлучила ли их смерть?

Если она не умирала, а он все помнит — выходит, не разлучила…

Он дважды возвращался к ней. И дважды она не узнавала его…

…если Элли, конечно же, Лиза.

Как же так? Как получилось так, что, прожив шестьсот лет и накопив столь много опыта, что человеку страшно помыслить, она до сих пор не знает того, что ему открылось?

Жизнь души, возвращающейся снова и снова, в разных телах, и жизнь тела, не способного умереть и отпустить душу…есть в этом что-то чудовищное…

— Это конец дневника? — прокашлявшись, натянутым голосом спросил он.