Лорел Гамильтон - Список на ликвидацию

Продолжая обнимать его одной рукой за пояс, я другой погладила его по волосам, по белым и серым, по темно-красной пряди, чуть за нее дернув. И я улыбнулась ему, а он мне в ответ.

— Ты красив, и не верь, если кто говорит иначе.

Он улыбнулся шире:

— Самки клана не хотят быть со мной, чтобы не породить нечистокровное дитя. Я себе даже вазэктомию делал три года назад, и от меня никто не забеременеет. Надеялся, что после этого тигрицы клана не будут считать меня опасным, но они все равно видят во мне нечто скверное — будто мое прикосновение сделает их менее чистокровными.

— Мне жаль, что они такие дуры, Этан.

Он улыбнулся — несколько грустно:

— Мне тоже.

Наш Домино — тигр наполовину черный, наполовину белый. Он служил охранником в белом клане, но был так же одинок, как Этан, но там хотя бы белый клан нашел его в семейном приюте и усыновил. О его рождении они не договаривались и обращались с ним плохо. А здесь даже хуже в чем-то.

Я улыбнулась:

— Поскольку я ни от кого беременеть не собираюсь, для меня это плюс. Ликантропия защищает тебя от всех других болезней, и так как я тоже на таблетках, о большей безопасности и мечтать трудно.

— Защищает нас, — поправил он меня.

— Что?

— Ты же оборотень-универсал? Ты только не перекидываешься, так что ликантропия защищает тебя от любой другой болезни, кроме ликантропии.

Я нахмурилась, потому что никогда еще в таких терминах об этом не думала.

— Не знаю. Поскольку у меня ликантропии несколько штаммов, не уверена на сто процентов, что не могу заразиться другой болезнью.

Он кивнул:

— Верно, так что тебе приходится думать о защите.

— Если я с людьми, — ответила я.

— А ты вообще бываешь с людьми?

— Нет. Но уверена, что тебе с человеческими женщинами отлично.

Он улыбнулся, почти застенчиво.

— Я пытался встречаться с ними. Но я не могу им сказать, кто я, а вечно это скрывать невозможно.

— Да, — согласилась я. — Невозможно.

— Это как отрицать собственную суть. Чуть ли не более одиноко получается, чем вообще никого в объятиях не держать.

Я кивнула:

— Был у меня бойфренд, жених, который мечтал поселиться со мной за белым штакетником. А это совсем не в моем стиле.

Он широко улыбнулся:

— Я чувствую, что ты меня хочешь. — Этан нагнулся надо мной, обнюхивая щеку. — И ощущаю запах красного, и белого, и синего, и еще… и еще что-то, в первый раз чую. Сладко пахнет, и… отчего мне золото мерещится? Золотой тигр.

— Потому что в тебе есть капля золотой крови.

— Этого не может быть.

— Я чувствую запах на твоей коже.

Он втянул в себя воздух:

— Боже, какой от тебя родной запах.

— Мне говорили, что золотые тигры не ищут родного дома.

Он покачал головой:

— Значит, они его уже нашли, потому что каждый ищет в других родной дом или родную душу.

Он шептал это, повернувшись ко мне, губами касаясь щеки, почти в поцелуе, но не совсем. И дыхание его грело кожу.

Пульс бился у меня в горле, тело покалывало от его близости.

— Ты понимаешь, что с тобой может случиться?

Я пыталась говорить рассудительным голосом, но получался хриплый шепот.

— Думаю, что да.

— Мы только должны подождать, пока придет Алекс, и тогда можно об этом подумать. У тебя есть время, если хочешь подумать.

Он коснулся ладонью моей щеки, пальцы запустил мне в волосы. Поцеловал меня в другую щеку, едва ощутимо.

— Я не хочу думать.

Я закрыла глаза, чувствуя, как он трется щекой о мою щеку, словно кот, оставляющий пахучую метку, рука вцепилась в волосы сильнее, я слегка застонала в ответ.

— А чего ты хочешь?

— Ощутить родной дом, — ответил он тем же шепотом.

Я отодвинулась заглянуть ему в глаза. Они уже затуманились, губы раскрылись, и нижняя стала влажной, когда он ее облизнул. Ardeur рвался наружу, тигрицы царапались изнутри, я повисла на его руках, он подхватил меня, лицо озабоченное.

— Что с тобой?

Я помотала головой. Пока ничего, но будет не очень, если я еще буду сопротивляться. Я подумала про Алекса — и почувствовала его, он скоро придет, но я ощущала его злость на мать, она его задержала. Он слишком далеко, я не выдержу. Ощущая запах кожи Этана, я не могла не сознаться себе: не хочу выдерживать. Да, это ardeur, да, это из меня рвется тигриное, но главное — его одиночество. Я годами была одинока, я знала, что это значит — когда ты иная, и за это тебя никто не любит.

— Тебе нехорошо? — снова спросил он, держа меня теперь за руки чуть ниже плеч, будто боялся, что я упаду.