Пол Макоули - Наследство

— Что ж, — с улыбкой сказал Толли. Это, конечно, явный пример знаменитой английской эксцентричности. — Очень любезно с вашей стороны пригласить меня домой. Но я не расслышал вашего имени.

— Бомонт, Грегори и Марджори. — Мужчина протянул руку, и Толли пожал ее. — Вам лучше ехать, — сказал ему Джеральд Бомонт.

— Здесь не слишком доброе место, чтобы оставаться после заката, — добавила его жена.

Они следили, как Толли поудобнее устроился в своем арендованном «фольксвагене» и неуклюже развернулся на узкой дороге, разок даже заглохнув прежде чем поехать, потому что не привык пользоваться рычагом скоростей. Пара и пес уменьшались в перспективе изгородей в зеркале заднего вида. «Не слишком доброе место, чтобы оставаться после заката», сказал себе Толли, улыбаясь: предрассудкам и религии нет места в его разуме. Кроме всего прочего, он написал свою тезисную работу, а впоследствии опубликовал книгу (которая принесла ему постоянное место в университете) о влиянии ренессансного философа Пьетро Помпонацци, который верил, что все феномены должны быть приписаны естественным причинам, не допуская никаких чудес, демонов или ангелов. Конечно, Помпонацци не осмелился сделать следующий логический шаг, который устранил бы самого Бога, но Толли казалось, что ныне свет науки проник в каждый уголок Вселенной, вплоть до жужжащих микроволночек фундаментальных частиц, без малейшего свидетельства существования эпикурейского Создателя, присматривающего за всем. А что касается духов… что ж, пусть Стивен Спилберг делает себе миллионы на фильмах о них, но их реальность на этом и кончается.

Толли нашел развилку, повернул машину, у которой пожаловались рессоры, и поехал по грубой грунтовой дороге, которая закончилась пустошью с высокой травой и деревьями на одной стороне и нестриженой изгородью на другой. Толли выключил мотор и выбрался. Он слышал воду, текущую где-то в отдалении, и одинокий зимний звук грачей, хрипло каркающих на голых полях. Двигатель машины, остывая, тихо потрескивал позади.

В изгороди были ворота, покосившиеся в столбах и закрытые колечком оранжевой бечевки. С ощущением, что он что-то нарушает, Толли поднял кольцо и прошел. За воротами расстилался широкий кочковатый луг, слева ограниченный рощей голых деревьев, справа снижаясь к реке, очевидно, Червеллу. Далее за рекой была насыпь и, пока Толли осматривался, из туманной дали выкатил поезд и прошел мимо с огнями пассажирских вагонов, словно цепочкой желтых бусин, грохот движения потащился вслед поезду в сторону Бирмингема.

Толли глубже опустил подбородок в ворот своей «берберри» и пошел по траве. Когда-то здесь проходила узкая дорога, продолжение грунтовки, но теперь она заросла. По обе стороны бугорки отмечали места, где когда-то стояли дома и коттеджи. Теперь не были видно ни единого камня.

Он пошел в сторону рощи и, проходя мимо первой группы деревьев, понял, что находится посреди развалин поместья, которым когда-то владела его семья. Забавно, что осознание этого не задело в нем никаких струн.

Наверное, потому, что здесь мало что осталось. Тянулся низкий пригорок, узкий и длинный — все, что сохранилось от стены; раскинулась громадная куща шиповника, которая когда-то могла быть розарием. За деревьями находилась единственная еще стоявшая часть дома — зазубренные плечи стены по обе стороны от большой каминной трубы и кучка восьмиугольных дымовых труб, должно быть, еще елизаветинских. Здесь и там валялись кучи каменных блоков, покрытых плющом и травой, — больше ничего.

В сомнительном свете Толли сделал несколько фотографий своим карманным «Олимпусом»; только когда он закончил снимать, он обратил внимание на здание, стоящее в нескольких сотнях ярдах за руинами, небольшую неприметную церквушку с низкой квадратной башенкой. Живая ограда вокруг примыкавшего кладбища совсем разрослась, длинные плети шиповника торчали из нее, словно непричесанные волосы, а могильные плиты стояли по пояс в траве, очевидно не стриженной с весны. Однако, гравийная дорожка была свободна от сорняков, а разбитое на одном из витражных окон стекло, размером в ладонь, было заделано фанерой — очевидно, за церковью еще присматривали, хотя паства давно покинула ее или давно лежала под высокой травой. Толли постоял у хлипкой калитки, потом повернул прочь. Становилось темно, солнце пятном в низких тучах стало над холодными полями; слишком темно, сказал он себе, чтобы осматривать надгробья, чтобы искать в церкви реликты своей семьи. Он вернется сюда завтра.