Р. Стайн - Призрак по соседству

Ханна не знала точно, что разбудило ее — негромкое потрескиванье, или ярко-желтое пламя.

Она села в постели и широко раскрытыми от ужаса глазами уставилась на окружавший ее огонь.

Язычки пламени трепетали на комоде. Пылающие обои съеживались и таяли. Дверь стенного шкафа выгорела дотла, и Ханна видела, как пляшет внутри пламя, перескакивая с полки на полку.

Даже зеркало было в огне. Ханна видела в нем свое отражение — темный силуэт за мерцающей стеною огня.

Пожар молниеносно охватил комнату.

Ханна начала давиться густым, едким дымом.

Кричать было поздно.

Но она все-таки закричала.

Какое счастье, что это был всего лишь сон!

Ханна села на постели, сердце ее колотилось, а во рту пересохло так, будто его набили ватой.

Не было трескучего пламени. Не было дикой пляски желто-оранжевых огненных языков.

Не было удушающего дыма.

Все это был сон, ужасный сон.

Невероятно реальный.

Но все-таки сон.

— Господи. Как страшно было, — пробормотала Ханна. Она откинулась на подушку и ждала, когда успокоится бешено колотящееся сердце. Потом подняла глаза к потолку и долго смотрела в его холодную белизну.

А перед глазами стояли черный, обугливающийся потолок, скручивающиеся обои, пламя, пляшущее перед зеркалом.

— Ну хоть сны у меня не скучные! — сказала она себе. Откинув ногами легкое одеяло, взглянула на настольные часы. Всего лишь четверть девятого.

Как это — четверть девятого? — недоумевала она. Такое чувство, будто я спала целую вечность. Кстати, какой сегодня день?

Нелегко было отслеживать летние дни. Один, казалось, плавно перетекает в другой — и так без конца.

Нынешнее лето Ханна проводила в гордом одиночестве. Большинство ее друзей разъехались на каникулы с семьями да по лагерям.

Для двенадцатилетней девочки городок Гринвуд-Фоллс не мог предложить достаточно развлечений. Немало времени Ханна проводила за книгами, еще больше — у телевизора, а в перерывах моталась по городу на велосипеде в тщетных поисках какой-никакой компании.

Тоска зеленая.

Но сегодня Ханна выбралась из постели, сияя улыбкой.

Она была жива!

Ее дом не сгорел дотла. Она не погибла в стене всепожирающего пламени.

Ханна надела зеленые шорты и оранжевый топик без рукавов. Родители постоянно ее поддразнивали: она, мол, наверняка дальтоник.

«Оставьте меня в покое! Ну нравятся мне яркие цвета, что тут такого?» — всегда отвечала она.

Яркие цвета. Как пламя, окружавшее ее кровать.

— Эй, сон — сгинь! — пробормотала она. Наспех пробежалась расческой по коротко подстриженным светлым волосам и поспешила вниз по коридору на кухню. До ее носа донесся аромат шкворчащей на плите яичницы с беконом.

— Доброе утро, народ! — жизнерадостно прощебетала Ханна.

Сегодня она была счастлива видеть даже Билла и Герба — своих шестилетних братьев-надоед, самых шумных, самых несносных сорванцов во всем городишке.

Они играли, перебрасываясь через стол синим резиновым мячиком.

— Я вам сколько раз говорила — не играть с мячом в доме? — не выдержала миссис Фэйрчайлд, отворачиваясь от плиты.

— Миллион, — сказал Билл.

Герб рассмеялся. Он находил Билла чертовски остроумным. Оба считали себя заправскими остряками.

Ханна подошла к матери и крепко-крепко обняла ее за талию.

— Ханна, перестань! — воскликнула мама. — Я чуть сковородку не опрокинула!

— Ханна, перестань! Ханна, перестань! — передразнили близнецы.

Мяч перепрыгнул через тарелку Герба, отскочил от стены и угодил на плиту, едва не очутившись в шипящей сковороде.

— Отличный бросок, ас, — поддела Ханна.

Близнецы визгливо расхохотались.

Миссис Фэйрчайлд повернулась к ним и нахмурилась.

— Если мяч попадет в сковородку, — сказала она, погрозив им вилкой, — будете есть его вместе с яичницей!

На это оба мальчугана лишь громче захохотали.

— Они сегодня игриво настроены, — улыбнулась Ханна. Когда она улыбалась, на одной ее щеке появлялась ямочка.

— А когда они бывают серьезно настроены? — сердито отозвалась мама и вышвырнула мяч в коридор.

— Ну, лично у меня сегодня настроение что надо! — заявила Ханна, любуясь через окно безоблачным голубым небом.

Мать взглянула на нее с удивлением:

— Что так?

Ханна пожала плечами:

— Так, просто. — Ей совершенно не хотелось рассказывать матери о ночном кошмаре и о том, как это замечательно — просто быть живой. — А где папа?