Вера Крыжановская: Нахэма

Дрожь ужаса и отчаяния пробежала по телу молодой девушки, когда она вспомнила все муки какие, она испытала, когда ее били бичом и жгли раскаленным железом.

Когда, почти обезумев от страданий, она вернулась в свою темницу, тюремщик грубо объявил ей, что ее негодяй-отец повесился ночью, желая избежать заслуженного наказания.

Занятая своими горькими думами, Леонора не обращала никакого внимания на то, что происходило вокруг нее. Весь ум ее был сосредоточен на одной ужасной мысли, от которой волосы поднимались дыбом. Она была присуждена к костру и на следующее утро приговор должен быть приведен в исполнение. Несчастная заранее чувствовала весь ужас этой казни, которая, по указанию Ширенгера, должна совершаться как можно медленней. Как мы уже сказали, Леонора даже и не заметила двух лиц, заключенных вместе с ней. Один из них — старый пастух, также обвиненный в колдовстве, был страшно изувечен пыткой и громко стонал на своем соломенном ложе. Вторая — старуха, до такой степени сухая, морщинистая и сгорбленная, что положительно невозможно было определить сколько ей было лет: шестьдесят или сто. Тело ее подтверждало последнее предположение, а взгляд опровергал оба, так как ее маленькие, зеленоватые глаза, со зловещим и жестким выражением, горели огнем юности.

Она тоже была подвергнута пытке, но вынесла ее с поразительным, почти презрительным стоицизмом. Как судьи, так и палачи были убеждены, что она обладает особыми чарами, делающими тело ее нечувствительным к страданиям, но так как, несмотря на все усилия, никак не могли найти дьявольский талисман, то мегеру осудили на сожжение живой в обществе Леоноры, ее тетки и пастуха. Ожидание казни, казалось, мало беспокоило это странное и отвратительное создание. Спокойная и равнодушная, она прислонилась к стене, скрестив на коленях свои костлявые, морщинистые руки. Иногда только она поправляла на голове полосатый платок или кричала пастуху, которого, по-видимому, хорошо знала:

— Не реви, как бешеный, Себастьян! Раз уж ты позволил себя так глупо обезоружить, то жди терпеливо господина. Он спасет нас.

Иногда ее взгляд устремлялся на Леонору, неподвижно сидевшую в углу. Вдруг, как бы приняв какое-то неожиданное решение, она тихо подползла к молодой девушке и слегка дотронулась до ее руки. Та вздрогнула и выпрямилась.

— Слушай! Хочешь избавиться от костра, жить и отомстить? — тихо спросила старуха.

— Хочу ли я! — с горечью сказала Леонора, — Конечно, я хотела бы, если бы это было возможно! Но вы знаете, Гертруда, что я погибла. Господь покинул меня.

— Господь — да, но, может быть, другой сжалится над тобой и спасет тебя назло зверям, которые заперли нас здесь и считают бессильными. Хочешь ты, чтобы я вызвала его?

Леонора смущенно и недоверчиво посмотрела на старуху. Как ни было невероятно спасение, все-таки надежда, вызванная странными словами старухи, пробудила в омраченной душе девушки всю энергию, все стремление к жизни, трепетавшее в молодом и сильном организме.

— Зови того, кто может спасти меня! — сказала она изменившимся голосом.

Не отвечая ни слова, старуха дотащилась до своего соломенного ложа, пошарила в нем и достала что-то вроде кривой кости.

Она подняла ее над головой и стала вертеть, а затем, с неожиданной силой и ловкостью вскочила на ноги. Потом, выйдя на средину темницы, она запела вполголоса странную, размеренную песню, не переставая крутиться вокруг своей оси с все возраставшей быстротой.

Охваченная суеверным ужасом, Леонора выпрямилась и, подавив страшные страдания, причиняемые ей малейшим движением, прислонилась к стене, стараясь видеть все, что делает Гертруда. Почти совершенная темнота и близость трупа еще более увеличивали ужас этого зловещего места. Но темница, мало-помалу, наполнилась бледным сумраком, и Леонора различала теперь ясно старуху, которая, с пеной у рта и с выступившими из орбит глазами, все еще продолжала вертеться. Она была отвратительна. Короткая юбка открывала ее голые, черные и худые ноги, а руки, похожие на руки скелета, потрясали над головой какой-то бесформенный предмет, который, казалось, издавал фосфоресцирующий свет, освещавший темницу. Вдруг тюремная келья наполнилась сильным холодом, и по ней со свистом пронесся ледяной ветер. Затем раздались странные звуки. Слышалось хлопанье крыльев и отдаленный рев диких зверей, смешанный с блеяньем козла. Казалось, настоящий ураган потрясал стены старого здания. Острый и удушливый запах затруднял дыхание Леоноры, которая онемев, точно парализованная, смотрела на живой скелет, кружившийся перед ней. Постепенно, на одной из обнаженных стен образовалось широкое фосфоресцирующее пятно, испускавшее красноватый дым. Дым этот стал конденсироваться и скоро принял форму волнующегося занавеса, по которому пробегали молнии. Раздуваясь как бы под влиянием порывов ветра, завеса эта сразу рассеялась, и перед испуганными глазами Леоноры появился высокий мужчина в черном бархатном камзоле. Матово-бледное лицо этого мужчины, обрамленное густыми, вьющимися волосами, отличалось какой-то демонической красотой. Орлиный нос, с раздувающимися ноздрями, указывал на пылкие страсти. На губах его играла сардоническая и жесткая улыбка, а большие зеленоватые глаза, темные и непроницаемые как бездна, устремили на Леонору ужасный взгляд. В поднятой руке этот таинственный посетитель держал фонарь, в котором пылало ослепительное пламя, беспрестанно менявшее все цвета радуги.