Александр Изотов - Мера ноль

Я набрал воздуха, собираясь крикнуть. Эта мегера явно…

– Тихо ты, – прошептала она, подсев ко мне и вытаскивая какой-то горшочек.

Она была совсем другая. Решительная, и в то же время напуганная. Обычная женщина, со всем присущим им букетом эмоций.

– Что ты хочешь?

– Не знаю, – она поморщилась, – Но тебе помогу.

Кара протянула руки к моему бинту на ноге, стала бороться с узелком.

– А охрана?

– Спит, Дадаш с ними. Я уйду, он их разбудит, разгон устроит.

Я покосился на проем, закрытый шкурой. Еще и Дадаш тут замешан. Вся эта афера была опасной, и сердце у меня билось, как птица в клетке.

– Что тебе старейшина сказал? Зачем ты здесь? – спросила горянка.

Единственного союзника мне терять не хотелось, и я ответил:

– Хочет, чтобы я обучал вас приемам борьбы.

Она усмехнулась.

– Чушь! Здесь уже был пара таких, как ты, – она оглянулась на шорох с улицы, а потом опять повернулась и зашептала, – Пришельцы из другого мира. Он вас убивает, пытается вернуться обратно, я слышала это…

Ее пальцы ловко разматывали мой бинт.

– Обряд ему надо провести, но он не помнит каких-то мелочей. И каждый раз пробует снова.

Она размотала, с сомнением посмотрела на опухшую ногу с почти черным синяком, а потом опустила руку в горшочек, зачерпнула мазь и стала ее втирать мне в лодыжку.

Я прикусил губу до крови и уперся ладонью в каменную кладку. Другой рукой я сжал солому в лежаке.

– Терпи, это не смертельно, – сказала она, – Старейшина запретил лечить тебя этим, чтобы ты не сбежал.

Она перестала натирать, и еще густо намазала слоем сверху. Затем взяла бинт и стала наматывать, притянув обратно шину из деревянной дощечки.

– Будет больно, но за один час пройдет, это сок тамуса.

– Зачем ты делаешь это? – спросил я, наблюдая за ее руками.

Кара молча мотала бинт, глядя мне в глаза. Особого дружелюбия я там не видел, но и былой вражды уже не было. Она, кажется, и правда не знала, зачем это делает.

– У меня была дочь, первушка, – наконец сказала она, – Мастер Женя не взял ее сюда. А мне нельзя было оставаться, мне грозила казнь.

Ее руки остановились, она склонила голову. На лежак упала капля.

– А потом я узнала, что ее запороли на непослушание. И сделал это ноль, мерзкий раб до мозга костей…

Я положил ей руку на плечо, думая как-то поддержать и успокоить, но она дернула плечом и подняла на меня полный ярости взгляд:

– Руки прочь, – сквозь зубы процедила она, и с особым усилием затянула узел, чуть не оторвав бинт, – Будь прокляты эти Серые Волки. Будь он проклят, этот мир!

Она резко встала, спрятала горшочек в складках платья, и направилась к выходу. Отодвинув шкуру, Кара замерла и бросила через плечо:

– Обряд он всегда проводил с первым лучом солнца… – и горянка выскользнула на улицу.

Кара ушла, и через несколько минут я услышал голос Дадаша.

— Да вы совсем охренели? А кто за этим нулем смотрит?

Ему что-то сонно пробубнили в ответ, через несколько секунд шкура откинулась, ко мне заглянул ноль. Я притворился спящим.

Послышался голос:

— Да тут он.

– Вот только глаза прикрыли. Я днем в патруле был, не выспался.

– На заставе хочешь выспаться лишний раз?

– Нет, – прозвучал недовольный ответ.

Видимо, на заставе тут никто не хотел дежурить. Голоса смолкли, и я стал ждать.

Через несколько минут в сломанной лодыжке появилось приятное тепло, как от обычной мази из аптеки. Ну, прям уж страшная боль. Специально напугала Кара, может, из природной вредности.

Потом тепло перешло в жжение. Оно усиливалось, перерастая в настоящую муку, и я понял, что горянка была недалека от истины.

— Вот же на хрен, — прошептал я, понимая, что боль увеличивается по нарастающей.

На всякий случай, пока я мог двигаться, я встал и подтянул к себе костыль. Через полчаса мне казалось, что ногу уже варили в кипятке. До того сильная боль, уже горела даже не кожа, а потихоньку тлели сами кости. Я не знал, что кости могут болеть.

Когда боль стала нестерпимой, а перед глазами пошли круги, я взял костыль и самую тонкую его часть закусил зубами. Но больше всего мне хотелось отгрызть себе ногу, чтобы не мучаться. Когда меня лечила Хали, это было не так больно.

Этот час я запомню надолго. Я мысленно матерился на Кару последними словами за то, что она вот так решила меня убить. Я содрал ногти на правой руке, когда скреб ими по камню, мыча от страданий, но я не проронил ни звука. Нечего охране знать, что их заключенный восстанавливается.