Андрей Ренников - Вокруг света

В комнате у Пончиковых давно темно.

Легли после скромного сочельника рано, так как завтра обычный трудовой день. Спит усталая Ольга Ивановна, видя во сне мережки. Тяжело дремлет Степан Александрович, которому снится, будто попал он в Советскую Россию и никак обратно не может выбраться. Крепко уснул малолетний сын Митя, утомленный исключительными событиями минувшего вечера.

— О-ох! — раздался в дверях тяжелый стон. — Ох!.. Дззз…

Грр !

Зазвенели ржавые цепи. Высокая белая фигура неуклюже продвинулась к свободной стене. Ударившись ногой об угол шкапчика, подошла к кровати Пончиковых.

— Степа!

— Ыы?..

— Степа! Кто это пришел?

— Чекист? — испуганно вскрикнул, вскакивая, Степан Александрович.

— Привидение… Степа! Смотри!

— Привидение? Слава Богу… Чего же ты напрасно пугаешь, Оля?

Степан Александрович облегченно вздохнул, искоса взглянул на призрак, опустил голову на подушку.

— А я думал, из ГПУ… Ложись, спи. Не обращай внимания.

— А если вор? Если пальто украдет?

— Да какой это вор? Призрак! Совершенно прозрачный.

— В самом деле. Прозрачный. Боже мой, Боже мой! В половине седьмого вставать, а тут еще призраки!

Ольга Ивановна зевнула, устало закрыла глаза, повернулась на бок.

— Оох!.. — снова раздался стон, а затем звон. — Дззз…

грр !

Привидение колыхнулось, двинулось с места. Протиснувшись между камином и креслом, навалилось на стол, с которого покатился стакан.

— Тяжело мне без отдыха носить кандалы! — послышался глухой замогильный голос. — Тяжко, люди, мне, тяжко!

— Ну, ну! — пробормотал во сне Степан Александрович. — Пошел вон!

— Убили в шестнадцатом веке… По приказу царя… не похоронили нигде…

— Вот еще надоел! — зашевелилась на кровати сонная Ольга Ивановна. — Степа, ткни его чем–нибудь. А то не отстанет.

— С тех пор блуждаю… Нет покоя, пристанища. Горе мне!

Привидение молча постояло еще некоторое время, провело рукой по голове Ольги Ивановны, дунуло в лицо Степану Александровичу. Затем, не добившись ничего, направилось к детской кровати, сердито сдернуло с Мити одеяло.

— Проснись хоть ты… дрянной мальчишка! Я здесь!

— А кто? — обиженно открыл глаза Митя, натягивая на себя одеяло.

— Я, привидение! Ууу!

— А что такое привидение?

— Призрак я! Бездомный! Убили в шестнадцатом веке.

— А что такое призрак?

— Дух! Бесплотный дух. Нет покоя нигде. Блуждаю!

— А что такое бесплотный?..

Митя не договорил, закрыл глаза. Загрохотали в ответ цепи, запрыгала на месте разгневанная фигура. А из–за стены послышались возмущенные голоса, раздался энергичный стук в перегородку:

— Дю кальм, силь ву плэ! Силанс!

Воротилов еще не ложился. Сидел у стола, с увлечением вычерчивая изобретенный им аппарат, на который предполагал взять патент. Изобретение должно было предохранять пешеходов от автомобилей и представляло собой легкую металлическую сетку с резиновыми буферами с четырех сторон.

Перспективы были чрезвычайно заманчивы: себестоимость 800 франков, продавать можно за 2.000, комиссионных — 40 процентов, чистого дохода 400. Если из всех пешеходов мировых столиц аппарат приобретут только два процента, и то получится не меньше миллиона. Значит, четыреста на один миллион — 400 миллионов.

— Ки э ла? — удивленно спросил Воротилов, оборачиваясь. В коридоре, возле дверей, он ясно услышал громыхание цепей и тяжкий вздох.

— Иван Николаевич, вы?

Вздох повторился. Воротилов подошел к дверям, распахнул.

— Кто здесь?

В темном коридоре неподвижно стояло привидение огромного роста, испуская таинственный фосфорический свет.

— Призрак? — деловито спросил Воротилов, с любопытством всматриваясь в фигуру.

— Привидение… — мрачно кивнув головой, ответил Дух.

— Ко мне? Или к соседям?

— К тебе.

— В таком случае, антрэ!

Воротилов любезно посторонился, пропустил привидение. Пока Дух располагался у стены, в мозгу Воротилова уже шла лихорадочная работа. Предохранительная сетка против автомобилей, конечно, в данном случае не пригодится. Но разве можно не использовать такого визита? Призраки на улице не валяются. Спрос на все мистическое очень велик.

— По случаю Рождества изволили заглянуть? — закуривая папиросу, задумчиво сел Воротилов в кресло.

— Да… Пугать хожу православных. Страх наводить.

— Ну, что же. Дело хорошее. А что: пугаются? Не желаете ли, кстати, папиросочки? Хотя синенькие, дрянь, но все таки…

— Не курю я. Нет мне покоя! Блуждаю!