Евгений Лукин - Типа того что как бы [Сборник]

С угрюмым сопением хозяин разлил коньяк по стопкам — и вдруг настороженно повел ухом. В замке входной двери шуршал ключ.

— Ну вот… Легка на помине, — недружелюбно известил Олег, но встречать не пошел — даже со стула не поднялся.

Глядя на него, Кирилл тоже повременил вставать — просто обернулся, готовя улыбку.

Маринка поразила его нервным сухим блеском глаз. Конечно, возраст и ей не пошел на пользу, и все же, встреться они с Кириллом на улице, прежнюю Маринку в этой деловой даме он бы признал без колебаний.

— Кирюша? — несколько озадаченно проговорила она.

Кирилл вскочил, молодцевато кивнул, щелкнул каблуками — и был допущен к ручке.

— Ну, ты, мать, вообще не меняешься! — молвил он с удовольствием. — Молодец…

Ответив на комплимент беглой улыбкой, Маринка тут же ее пригасила и взглянула испытующе на супруга.

— Ну чего, чего?.. — немедленно заныл тот. — Тыщу лет не видались, случайно встретились…

Ого! Кирилл мысленно присвистнул. Вот это она его держит! Хм… Спрашивается: кто же от кого прячется во дни скандалов за железной дверью? Как там в пословице: не то диво, что жена мужа бьет, а то диво, что муж плачет? Ну-ну…

— Ты его не ругай! — комически заломив брови, вскричал Кирилл. — Я ж наглец, забыла? Сам напросился.

Маринка смерила его оценивающим взглядом.

— Ну сам — так сам… — загадочно изронила она и вышла из комнаты. В коридоре тихонько лязгнула железная дверь.

Олежка понял, что оплошал, начав оправдываться при госте, и поспешно насупился:

— А Ленку где оставила?

— У дедов заночует… — последовал равнодушный ответ, и вскоре Маринка появилась вновь. Широкоплечий белый пиджак с металлическими пуговицами она сменила на долгополый домашний халатик с глубоким вырезом. — В компанию-то принимаете?

Так кто же из них, черт возьми, навесил в дверном проеме эту железяку? По всей видимости, Маринка — но зачем? Вроде бы Олежек вполне безобиден, вдобавок явно заискивает перед супругой. Да оно и понятно: как выяснилось, глава семьи третий месяц болтался без работы. То есть сцена с пьяным хозяином-самодуром, крушащим хрусталь мебелью, отпадала напрочь.

Оставалось предположить, что за истекшие годы Маринка стала окончательной стервой и хладнокровно подготавливается к разводу. У судьи даже вопросов не возникнет: ясно же, что от хорошей жизни броню между комнатами не устанавливают…

А с другой стороны, кто тебе, лапонька, виноват? Столько было вокруг рослых, остроумных, удачливых! Нет, выбрала себе какого-то, прости господи, недотыкомку…

— По-прежнему в газете? — спросила Маринка.

— Не-а… — с дурашливой ухмылкой отвечал Кирилл. — Круто ввысь пошел. Ты, мать, не поверишь, но я теперь в команде у одного депутата. Пресс-центром заведую…

— У которого? — с подозрением вскинулся Олежек.

— У Каторжанского.

— Ты ж демократов терпеть не мог!

— Я их и сейчас терпеть не могу.

— Начнете про политику — укушу обоих! — агрессивно предупредила Маринка. — Босяки! Вы когда правилам хорошего тона выучитесь? Ну кто же это глушит коньяк из водочных стопок?

Стол был немедленно сервирован заново, вместо хрустальных наперстков возникли широкие и довольно объемистые бокалы.

— Эй! — всполошился Кирилл. — Куда такие здоровые?

— Тебя ведь никто не принуждает по самый край наливать, правда? — с холодком отозвалась Маринка и тут же плеснула супругу коньяка чуть ли не до половины. А тот, будучи погружен в тяжкое раздумье, машинально принял бокал.

Так… Чем дальше, тем интересней! Она его что же… нарочно спаивает?

Не забывая приветливо улыбаться, Кирилл с любопытством изучал бывшую сокурсницу. Да, постарела… На высокой шее напряглись, натянулись жилы. Каждую шутку встречает надтреснутым и каким-то, воля ваша, тревожным смехом. Да еще этот сухой нервный блеск в глазах…

— По ящику вчера декана нашего показывали… — с тоской пожаловался вдруг Олежек. — Ну, Витютнева, Витютнева! Сергей Палыча… Так знаете, что говорит? «Эти, — говорит, — художники-модернисты наш православный крест правильно нарисовать не могут… Вечно он у них перекошенный какой-то получается. «Мы, мол, так видим». Это не они так видят, это им дьявол глаза отводит…» — Олежек поставил на край стола кулаки, скрипнул зубами и вновь замотал лысеющей, накоротко остриженной головой. — Тварь поганая!.. — рыдающе произнес он. — Ты же научный коммунизм преподавал! Как же ты можешь? Память отшибло?..