— ОБРАТНО ВЕРНИ! — вопил сторонник отсутствующей Домны.
Угомонить несносное устройство удавалось лишь, нажав требуемую кнопку.
В зале, где стояла новенькая «плазма», дела обстояли ещё хуже. Помимо пульта, здесь нашлось множество желающих поучить Мишаню жить. Стоило поставить на журнальный столик чашку, тот требовал:
— Убери, полировку поцарапаешь!
Только Мишаня приноравливался надкусить бутерброд, диван ярился:
— Обивку маслом изгваздаешь!
Переорать взбесившиеся предметы интерьера не умел даже спортивный комментатор. Пришлось ретироваться на кухню. Здесь было спокойнее, разве сериальная героиня донимала нытьём, да текущий кран бубнил о необходимости сменить ему прокладку.
Утомлённый хоровым звучанием одного-единственного голоса, Уткин отправился в спальню.
Сквозь полудрёму, услышал знакомое до боли:
— За день наломаешься, а ты со своими глупостями. Руки убери!
Кажется, на сей раз ноту протеста подала Домнина подушка…
Утро тоже оказалось недобрым.
— Восьмой час! С работы вылетишь, лапу сосать будем?!
— Я ж в отпуске… — начал, было, Мишаня, но тут же резко открыл глаза и с ненавистью уставился на будильник. — Ч-чёрт!
Уткин сел, обхватил голову, застонал. Неужто и впрямь свихнулся…
Нежиться в постели в обществе горластой подушки и подзуживающего ей будильника желания не было. Уткин потащился в ванную.
— Долго не занимай! Не один, чай, живёшь, — тявкнул в спину стоптанный тапок Домны.
На выходе из ванной комнаты, Уткина окликнула зубная паста.
— Тюбик заверни! Засохнет, ваксой будешь зубы чистить!
В покое его не оставили даже в уборной.
— Нашёл избу-читальню! Или заснул там?!
Уткин отшвырнул раскрытый журнал. С обложки на Мишаню укоризненно смотрел хмурый дядька в высокой белой шапочке. «Это знак, — обречённо подумал Уткин. — К доктору надо… Или к попу?».
Ни в поликлинику, ни в церковь Мишаня не пошёл. Признаваться в ТАКОМ незнакомым людям… Срамота! Пошёл к Кузьмичу. Кузьмич не раз выручал Мишаню дельным советом и на все случаи жизни имел «нужного человечка».
Выслушав сбивчивый рассказ, Кузьмич задумался. Потом поднялся и, бросив через плечо короткое: «Идём», двинулся в сторону Мишаниного дома.
Дверь встретила неласково.
— Ещё и дружка приволок! Распивочная что ли?!
— Дела… — Кузьмич почесал взлохмаченный затылок. — Так и бухтит всё время?
— Бухтит, — просиял Мишаня, обрадованный тем, что глас Всевидящей Домны не оказался плодом его персонального воображения. — Оно ничего бы — лает, да не кусает, — но непривычно как-то. Ругается, а самой… в натуре, так сказать… — Уткин развёл руками.
Первая внесённая Кузьмичом инициатива — негоже такие дела насухую решать — была Уткиным горячо поддержана. Сбегали. На томящуюся в полупустом отделе Зоську почти не смотрели — не до неё.
Когда в бутылке осталось не больше четверти, могучий интеллект Кузьмича породил гипотезу № 1. Судя по угрюмому выражению лица, версия была не из весёлых.
— Звонил ей? — жёстко спросил Кузьмич.
Мишаня замотал отяжелевшей головой.
— Дорого в загранку. Домка и мобилу-то брать не стала.
— На сестрин домашний звони.
Мишаня поёжился.
— Прибьёт. Говорю же, дорого! Да чего придумал-то?
Кузьмич посопел, покряхтел, потёр рот ладонью.
— Тела, значит, нет, а звук есть… — говорил он медленно, с нажимом, точно глупому ребёнку втолковывал. — Что это может быть?
— Радио?
Кузьмич досадливо отмахнулся.
— Смотри, вроде как, нет их, а на поверку выходит — есть… Про тайны разные, про сокровища рассказывают…
— Экстрасенсы?
— Почему экстрасенсы-то?! Говорю ж, НЕТ ИХ!
— Да леший разберёт! — Мишаня добродушно крякнул. — Я экстрасенсов этих самых не видал, так, по мне, их, вроде, и нет. А по телеку — полно. Только на кой они мне? У нас сокровищ-то блоха на аркане, да вошь в стакане.
— О призраках я тебе талдычу! — потерял терпение Кузьмич. — О бесплотном!
— Это Домна-то моя бесплотная?! — возмутился Уткин, вспоминая монументальные формы супруги. — Сам ты… — Вдруг осёкся. — Погоди…
— Всяко бывает. Третьего дня сосед у меня рыбой траванулся. Не помер, правда, но вполне мог. Говорил я ему, в гараже закусь не держи!
— Причём тут Домка-то моя?! — По спине у Мишани поползли мурашки. Точно минералкой холодной плеснули.
— Так я и говорю… Рыба дурная сколько бед натворила, а тут самолёт! Или там поезд какой… Баба она у тебя домовитая, может, душенька-то сюда в последние мгновения рвалась. Вот Бог и уважил.
Читать дальше