Владимир Васильев: Право на пиво

Я увидел ее на песчаной отмели. Она лежала на голубоватом песке желто-оранжевым пузом вверх, что само по себе было символично. Я медленно, еще не веря в удачу, подошел к ней и поднял. Несмотря на многочисленные вмятины и царапины, текст был вполне различим. Вот «О», «В», еще «О». Дальше, если присмотреться, проглядывала «L»…

Я посмотрел на реку. Миллионы тонн чистой свежей воды. Без примесей и радиоактивного ила. Миллионы тонн. Да. Они всегда говорили правду. Они не скрывали. Они кричали об этом — их никто не слышал. Они писали на каждой банке, что берут воду из юрского горизонта. И Они вот уже триста лет берут воду из юрского горизонта. Есть только один нюанс: Они берут воду прямо из юрского горизонта, непосредственно в юрском периоде. Просто Их трубы проткнули не землю, а время.

Я сунул пустую банку из-под «Оболонь — премиум» в карман и вызвал свой хронокорабль. Искать во времени точку непосредственного забора воды не было никакой необходимости. Пора было возвращаться в свое пространство и в свое время.

Я бросил прощальный взгляд на лес, сожалея, что в моем настоящем нет таких больших папоротников; на забавного, если держать дистанцию, бронтозверя — бронтозавра; на реку, в которой наверняка притаилась парочка крокодилов; на стайку фантастических бабочек; на мой молодой мир.

Уже сидя в кабине корабля, я еще раз рассмотрел банку. Мое внимание привлекли грифоны. Что они держат в лапах… Что это за герб на щите? Нет, не герб, это какой-то символ… Да, символ единства воды, хмеля и солода… Грифоны. Кажется, их еще называли собаками Зевса. Грифоны… Я откинулся на спинку кресла и беззвучно засмеялся. Похоже, я догадался, где Они берут хмель…

Парень сжал схватил банку недопитого пива с такой силой, что жесть затрещала под крепкими пальцами, — и вверх дном опрокинул на стойку. Зашипел разливающийся напиток и в два ручейка стек на пол.

Александр на всякий случай отодвинулся подальше. Мало ли чего можно ждать от современной молодежи? Такие и прорывным колечком зарежут, даром что от армии косят. Куда там коммандос до этих крепко сбитых тинэйджеров, лелеющих мысль о мировом господстве…

— И потом я, значит, перевор-р-рачиваю баночку с детским питанием, уже мной выеденную… Вверх донышком переворачиваю, протягиваю маме консервный нож и говорю: «Открой!» Представляете? Какая не по-детски конструкторская мысль?

— Конструктивная, — машинально исправил Александр. И задал наводящий вопрос: — Ну и зачем вы ее переворачивали?

Ребятенок-детина опешил. Он мотнул головой, словно прогоняя одурь, и старательно упражняясь в мимике, проговорил:

— Ну как же! Мне, видимо, казалось, что с какой стороны банку не открывай, там везде будет… э-э-э… содержимое.

— Естественно, — недовольно подтвердил Александр. — А зачем с двух сторон одновременно?

И, надо сказать, сразу же вспомнил о том, как в детстве посасывал из банки сгущенку. Тогда тоже приходилось делать две дырки — через вторую проникал воздух. Лежал шестилетний Алеша у телевизора с банкой сгущенного молока у рта, как октябренок с угольным фильтром из учебного фильма о химической защите. Лежал и думал, что неплохо бы стать директором завода молокопродуктов.

Стал Александр, правда, должностным лицом чуть поскромнее — менеджером, и не на молочном, а на пивоваренном заводе «Оболонь». И сидел он теперь в представительском баре, попивал баночное пиво и слушал какого-то дылду с максималистскими замашками.

Над стойкой висел плоский широкоэкранный телевизор, углом повернутый в зал. Голос диктора тихо вещал: «…полное лунное затмение сегодня, шестнадцатого февраля, можно будет наблюдать промежутке между…»

— Ну, вы не понимаете… Если я открыл с одной стороны и все выел, то надо и с другой стороны открыть — и с другой выесть!

«Да, ты в детстве хорошо кушал, — подумал Александр. — Паштетики… Не то, что я — сгущенку у телевизора…»

— И получалось?

— Ну как же оно получится? — хрюкал парень. — Это же против законов физики! Закон сохранения массы и прочее… Полость-то в банке одна, и если я ее опустошил, то открывай хоть с боку, хоть снизу, ничего кроме зловещей пустоты не увидишь…

Первая трезвая мысль, услышанная от надоедливого гостя, заинтересовала Александра. Он сосредоточился на веснушчатой переносице молодого собеседника и спросил:

— И что же вы предприняли?

— Я? Ничего! А что тут можно предпринять? Тем более, детский паштет я уже не ем…