Ярослав Васильев - Право на жизнь

Из главной тюрьмы города Балвина редко возвращались на свободу. А уж те, кого прозвали «обречёнными» — и подавно. Стены полуподземной камеры были выложены из голых, неоштукатуренных блоков. На стыках собиралась влага, будто сочились слезы: тюрьма словно плакала о тех, кого отправят на каторгу. Остро воняло мочой из ведра-параши в углу. Зябко из-за сырости и подвального холода. Пробирало чуть ли не до костей, несмотря на то, что «обречённым» оставляли камзолы и башмаки, а не отбирали, как у остальных постояльцев тюрьмы, всё кроме рубахи и шаровар или чулок. Подвешенная у самого потолка плошка, где фитиль плавал в прогорклом жире, тускло освещала обитателей этого страшного жилища.

До срока, когда на рудники пойдёт караван, попутно собирая из городов по пути приговорённых душегубов, оставалось всего ничего. Камера была переполнена. Вместо положенных пяти человек сидели, лежали и стояли полтора десятка мужчин и женщин. Но угол, где расположились Тарья и Нэрсис, был относительно свободен. Охране наплевать, что творится по другую сторону решётки — лишь бы не убили и не покалечили. За каждого отправленного на рудники каторжника городская казна получала деньги. А за труп у стражи вычитали из жалования.

Когда в камеру втолкнули двух молодых красивых девушек, сразу нашлись желающие поразвлечься. Хотя душегубы поумнее решили сначала посмотреть, не просто же так на девках не платье, а мужской костюм — шаровары и камзол с рубахой. Четверо волосатых амбалов оказались самыми глупыми и нетерпеливыми… Нэрсис на своём корабле не просто так была одним из лейтенантов, а не постельной игрушкой для развлечений капитана и команды. Первого дурака, протянувшего руки, чтобы схватить и повалить на пол, девушка двинула по яйцам — в носки её сапог были вшиты стальные пластины. Мужик сипло захрипел и сложился пополам, от боли не смог даже кричать. Второго Нэрсис ткнула пальцем в глаз. Мужик тонко завопил:

— А-а-а-а!

И замолк испуганно, когда новый пинок сапогом лишь на волос разминулся с лицом, попал по рёбрам.

Нэрсис ощерилась и холодным, как могила, голосом сообщила:

— Значит, так, покойнички. Мне терять нечего. Я из «Морских птиц», слышали? Мой экипаж давно ждёт меня. А здесь меня стража забьёт или по дороге на рудники — всё равно. Но вас заберу с собой.

Обитатели камеры побледнели. Про одну из самых знаменитых пиратских флотилий в приморском торговом городе, конечно, слышал каждый. Адмирал «Птиц» лишь одного правила придерживался всегда: «Лишней крови не лить, но если тронули у тебя матроса — режь всю команду и пассажиров». Потому сейчас никто из душегубов даже на мгновение не усомнился, что хоть и девка перед ними, а любого протянувшего к ней руки отправит на тот свет. Наплевав на последствия. Тарья сдружилась с неожиданной подругой по несчастью, ещё когда обе сидели в камере «допросной части». За прошедшие недели неплохо успела Нэрсис узнать. И теперь над словами бывшей пиратки мысленно посмеялась. Если бы подруга по несчастью и в самом деле рвалась подохнуть, давно бы покончила с собой. Умный человек всегда найдёт способ, даже в тюрьме. Но раз до сих пор жива и не покалечена — на допросах не сопротивлялась. И тоже рассчитывала сбежать.

Сейчас, размышляя о побеге, Тарья поморщилась и потёрла левое предплечье. Там, невидимая для взгляда обычного человека, именем Синклита магов стояла чародейская каторжная печать. Её не сведёшь, и снять клеймо может только тот, кто наложил. Но сначала пойди, отыщи нужного мага. Метки каждый раз ставил случайный чародей из городской гильдии, чьё лицо обязательно спрятано под маской, как и лица каторжников. А вот отыскать беглеца по каторжной печати без особых усилий сможет даже самый захудалый деревенский колдун. Потому-то в преступном мире «меченых» убивают сразу. Разве что удастся податься на острова в Западном море или к дикарям на Южный архипелаг. Да, женщине на южных островах намного тяжелее мужчин. Всё равно лучше там, чем клеймёной Синклитом на рудниках.

Зимы в Маркасе были холодные, чувствовалось дыхание северных пустошей. Когда приходил снежный ураган, то не помогали даже пушистые меховые шубы и штаны из верблюжьей шерсти. Снег за несколько часов мог завалить дом до самой крыши. А воздух так холодел, что если ударить стальным прутом по стене, прут с жалобным звоном мог расколоться на части. Двери домов в такое время не запирали. Ведь оказаться на улице, пока не закончится ураган — верная смерть любому. А открытая дверь может спасти жизнь какого-то заплутавшего в белёсой мгле прохожего.