Владимир Васильев - Право на пиво

— Я так… ждал, — он дотронулся губами до ее прохладной щеки, с наслаждением вдыхая аромат Оленькиных волос.

— Ой, Олежек, я думала-думала… Дай пальто-то снять. Вот, возьми. Подожди, я Казимира выпущу. Ты ведь не виноват? Ну, наверное, да. Ну… ты просто в самом деле такой непрактичный. И неудачник. И… просто так все складывается. И я устала от этого. Но ведь когда-нибудь и тебе подвернется какой-нибудь шанс. Так не бывает, чтобы ни разу в жизни не было ни одного шанса. И все будет хорошо, да?

— Конечно, конечно, Оленька, — улыбаясь, он обнимал ее тоненькие плечи. И думал: «Рассказать ей сейчас? Или позже? А может сначала все сделать — пивоварню, или там, бар — а после — рассказать?»

— А знаешь, Олежка, даже если ничего и не получится… Все равно не важно. Я ведь тебя люблю. И это, наверное, самое главное, да? Ой, что это там упало? Олег?

Олег поворачивался медленно и неохотно, в который раз за это утро ощущая себя во сне. На этот раз — кошмарном.

Казимир, виновато прижав уши, встряхнул мокрую лапу и попятился под тяжелым взглядом хозяина. Остатки пива шипели и пенились на зеленых осколках сосуда неиссякаемого.

— Что там, Олег? Последнее пиво? Ну, Казик, какой ты нехороший. Олежка, хочешь пойдем сейчас в магазин… Ты ведь вчера не ужинал, а? И пива тебе еще купим, хочешь?

«Не стоит, чтобы Оленька сейчас видела мое лицо. Не стоит».

Олег, не оборачиваясь, поймал ее теплую узкую ладошку.

— Я так рад, что ты вернулась, — тихо сказал он. — Я так рад. Правда. — И повернулся, улыбаясь, навстречу ее улыбке и блестящим глазам. И уже почти забыв про осколки — обломки воздушных замков, величественно и печально мерцающие за его спиной.

Ух ты! Ну, ни фига себе — все, как тогда! От неожиданности я даже выронил из рук мраморного слоника. Он упал на асфальт и, лопнув на осколки, раскатился в разные стороны. Отбитый хобот белел теперь возле моих ботинок, как поставленная кем-то запятая.

Запятая, не жестокая точка, прижигающая пятном йода отрезанный щенячий хвостик, это продолжение предложения, связующее звено, абордажный крючок, который выпал мне совсем случайно. По закону, согласно которому дуракам всегда везет. Он зацепился за параллельную реальность, и теперь все, что мне осталось сделать — перепрыгнуть на борт другого корабля. Вернее, я уже перепрыгнул. Ведь сейчас все — как тогда. И белые ребристые лавочки на тяжелых гнутых лапах, и уличное кафе, скрытое в зеленой листве логотипов «Оболонь», и висящий на фасаде театра муляж альпиниста возле огромной надписи: «Посетите выставку восковых скульптур». Ходит ходуном еще не списанный в утиль надувной клоун-раскоряка, барахтаются и визжат в его чреве беззаботные детишки. Рвутся в небо воздушные шарики, схваченные за хвостики молодым парнем в бейсболке. И, устало облокотившись на пики ненадежной решетки, стоит на своем исконном месте старое дерево.

Еще не распроданы шарики, не разорилось кафе, и до поры, до времени не рухнуло дерево, разрывая трамвайные провода и выбивая мощной кроной два окна на первом этаже. В комнату пока не хлынули осколки и не вонзились в старческое горло, перерезая вместе с артерией жизненную ниточку одинокой старушки. Старушку ничуть не жаль. И не только потому, что старая стерва еще жива и сверлит меня жадным взглядом через крохотную дырочку в занавеске. Она точно тут, хотя неподвижные портьеры ничем не выдают ее присутствия. Она смотрит всегда, слушает, запоминает, все знает и доносит, куда надо. Сколько скандалов, разводов, истерик, нервных срывов и выдранных солдатским ремнем детских задниц на ее счету — не счесть! Она не просто старушка, она — извечный демон зла в дряблом мешке старческой плоти. Зло не остается безнаказанным — это еще один закон. Строгий и безжалостный, заставляющий скорпионов жалить себя в голову. Екатерину Эдуардовну погубило не дерево и не нелепая цепь случайных совпадений, а копившееся вокруг нее многие годы облако концентрированного зла. Оно отравило воздух комнаты, проникло в каждую червоточинку дряхлой мебели, впиталось в обивку кресла, втопталось в ковровые дорожки, запуталось в кружевной паутине вязаных салфеток и покрыло пылью мраморных слоников на комоде. Впрочем, почему погубило? Погубит.