Андрей Посняков - Первый поход

— Хочешь посмеяться, дядюшка? — садясь на облучок телеги, обернулся Оффа. — Третьего дня пошел косить на дальний луг, вдруг слышу: голоса чьи-то, смех… Подобрался поближе, глядь, а в копне целуются. Тот молодой дан, что недавно подобрали у реки, и девка-послушница. Ну, та, безумная. Магд, кажется…

— Магн, — поправил Эрмендрад. — Девку жалко — красивая, а вот ум Бог забрал.

— Или дьявол, — засмеялся Оффа.

— Да уж скорее второе, — усмехнулся про себя прятавшийся в кустах Ирландец. — Однако — Магн. Магн? Сумасшедшая Магн… Нет, не может быть. Хотя… Если это так… Если это та самая Магн… Ее ведь можно запросто натравить на Форгайла! Да и натравливать не надо, похоже, она сюда за тем и явилась. Если это, конечно, она. Надо узнать поточнее, и как можно скорее. Переночевать сегодня в хижине… и не у хитрована Эрмендрада, а вот, скажем, у Оффы. Заодно расспросить поподробнее… А завтра — к монахам, здрасте, мол, я тоже поклонник распятого Бога, пришел… как это у них называется? А, замолить грехи. Но пока займемся Оффой. Посмотрим, где его хижина… А, вот как раз и попутчики.

Из-за холма на дороге, ведущей к монастырю, показалась толпа паломников. Не такая уж большая, но и не маленькая — человек десять.

— Эй, братья! Подождите, — выскочил из кустов Конхобар.

Хижина Оффы — а жил он с женой и двумя маленькими детьми (остальные четверо умерли в прошлую голодную зиму) — небольшая, шагов шесть на восемь, до половины вросшая в землю, располагалась в самом конце деревни, у леса. Стены из подгнивших бревен (спасибо отцу настоятелю и за такие) были кое-как — переделать все некогда было — проконопачены мхом, узкие оконца на ночь затыкались сеном, деревянные, рассохшиеся от солнечных лучей ставни валялись на улице рядом. В конце двора, огороженного низким плетнем, стоял покосившийся амбар, а за ним — хлев, где мычала одинокая коровенка. Во дворе копошилась пара свиней и несколько уток. Куриц и иной, какой, живности не было вовсе. Бедновато жил Оффа. Вообще-то он никогда и не приглашал паломников, хотя бывали времена — особенно по большим праздникам, когда и в монастыре и в деревне для всех не хватало места. Нашел бы, где разместить, если постараться, да вот хоть в амбаре. Или сам бы туда ушел с женой да детьми, долго ли? Так и поступил сейчас, когда попросился к нему ночевать сутулый узколицый парень. Довольно приятный на вид, правда, несколько надменный и чем-то неуловимо напоминавший деревенского хитрована дядюшку Эрмендрада. Явился прямо к ночи, сказал, отец келарь посоветовал, как самую спокойную хижину. Ну, раз отец келарь… Оффа развел руками. Нашлись бы, конечно, в деревне дома и получше, но вот насчет спокойствия — тут отец келарь прав. Хижина-то на самой околице, у леса, — и собак поблизости нет, все в деревне, а единственный пес Оффы Хакон сдох в конце весны от бескормицы.

— Я вот так скажу, не повезло этой девке, — допивая эль из фляги, выставленной на стол запасливым гостем, поведал Оффа. — Ну, той, про которую ты спрашивал, а я вот пару раз сталкивался, да и монахини рассказывали… Одна, сестра Ульфила, вон, был случай, сидела с моей Вульфридой, и…

— Ты мне про ту девчонку расскажи, друг Оффа, — перебил хозяина Ирландец. — Она что, в самом деле, безумна?

— Ха! — Оффа ударил кружкой по столу. — Говорю ж тебе, совсем. Монахини в глаза ее только взглянули — бесовские, сказали, глаза; епитимью матушка настоятельница наложила — сено косить да вязать в снопы. Но, что и говорить, девка работящей оказалась, потому и не гонят ее из монастыря, хоть и неизвестно, кто она да откуда. Нашли в лесу — глухое местечко, не всякий и знает, — монахини там травы лечебные собирали, после рассказывали: словно вдруг вихрь налетел — а дождя-то быть не должно, небо-то чисто было, — монахини от дождя в самую чащу спрятались. Дождь быстро прошел, словно и не было, тихо так стало, благостно, птички запели, а сестра Ульфила — есть там такая сестрица, ужас до чего непоседливая женщина, — вот как-то раз… это как раз было в тот день, когда в монастырь, по велению отца Этельреда, принесли раненого дана, в богатой такой кольчуге, видно сразу — конунг, мы его с дядюшкой Эрмендрадом и несли, так этот дан, потом уже…

— Друг Оффа! Ты мне не про дана, ты про блаженную рассказывай!

— Так я и говорю. А что, эль уже кончился? Еще одна баклажка есть? Эх, хороший ты человек, братец, это я тебе от чистого сердца. Ну, так вот. — Оффа отхлебнул из налитой гостем кружки и продолжал, вытерев мокрые губы засаленным рукавом туники. — Сестрица Ульфила и услыхала — будто стонет кто-то. Вот сестры и пошли на стон, перекрестясь осторожненько, глянь, а на поляне, у пня, лежит девица в разорванном платье, ну, нагая почти. Сама бледная, дышит тяжело и стонет этак жалобно. Ульфила похлопала ее по щекам — та и очнулась, глаза раскрыла — точно, безумная. Видно, разбойники снасильничали — вот и сдвинулась немного умом, такое бывает. Ну, да Господь милостив. Матушка настоятельница, добрая душа, пригрела бедняжку в обители, в послушницы взяв. А сестрица Ульфила рассказывала как-то жене моей, Вульфриде, что послушница новая, Магн, — сестра Венедикта, так ее называть стали, по имени святого Венедикта, чей день был, когда нашли несчастную там, в лесу, — так вот, сестра Венедикта другим сестрам о себе ничего рассказать не смогла — видно было, начисто все позабыла, ну а так — смирна, работяща, приветлива, слова худого не скажет и в молитвах прилежна. Матушка аббатиса ее в пример ставит.