Лев Соколов - Спящий бык

— Возможно мы еще повстречаемся до конца этой истории. — Прошелестела тень. — А может и нет. Пока же прощай Эйнар.

— Ты так ни сказал мне, — кто ты!

— В этом нет надобности… — Едва слышным шепотом засмеялась тень, — Прощай Эйнар.

Тень впиталась в бревно, на миг отложившись на нем как темное пятно воды, и тут же просохнув, исчезла. Эйнар застыл, прислушиваясь в тишине. Вряд ли отсюда это было возможно. Но ему показалось, что он слышит приближающийся стук копыт.

— Просыпайся, Димитар-р. Просыпайся!

Кто-тормошил меня весьма неласково. Да что там тормошил, тряс как спелую грушу.

— Ну просыпайся же!

Я продрал глаза. Темнота чуть-чуть лишь подсвеченная лунным светом из незатянутого окна. Надо мной кто-то склонился, и я потер глаза рукою, пытаясь рассмотреть чей же это силуэт.

— Димитарр, ну!

Наконец по голосу я узнал Лейва. Опять Вермунд с Халлой послали его принести мне еду… А почему же ночью?.. А!..

Я мгновенным высверком памяти вспомнил всё и наконец выдрал себя из обхятий сна. Да, никто не посылал Лейва ко мне с едой. Это выгон, но уже другой. Дом Хёскульда а не Вермунда. Здесь мы с Лейвом оба за пастухов. Я лег спать, он остался дежурить.

— Что, Лейв? Звери?

Я сказал это, и сказав сам уже понял, что вряд ли на стадо напали звери, наши здешние три собаки молчали.

— Да Димитар, звери, — мрачно сказал Лейв.

— Где? — Я приподнялся.

— Скоро будет здесь. Оса, скажи ему…

— Оса?

Только тут я заметил, что по другую сторону от меня сидит в темноте сидит Оса.

— Оса, а ты что здесь делаешь?! — Охнул я. — Ты что одна сюда пришла? Ночь на дворе. Тебя же Гудни убьёт.

— Это вас убьют, Димитар, — очень серьезно грустно, и как-то неожиданно взросло сказала Оса. — И тебя и Лейва.

— Ты о чем, Оса? — Напрягся я.

— Сегодня ночью я проснулась, потому что Мама и Ингъяльд и Снорри спорили. Я тогда встала с скамьи, подобралась к занавеси и подслушала. Мама сказала, что отец поехал брать у родни деньги, а сам послал слугу к дроттину, чтобы сообщить, что вы скрываетесь у него во дворе. Мама сказала, что ей это не очень то по душе. Но раз она не смогла отговорить отца, то теперь уже ничего не поделаешь. Потому что если дроттин Эйнар приедет сюда и не найдет, что ищет, то его гнев может упасть на нас. А Ингъяльд тогда сказал, что раз так, то нечего Осе – это он про меня – ходить на выгон к этому Лейву, потому что тогда нечего к нему и привыкать. И пусть на выгон ходит Снорри. И еще сказал, что отец прав, потому что Осу можно будет выдать замуж выгоднее, чем за нищего чужеземца. А Снорри сказал, что если я не приду на выгон несколько дней, то Лейв и его слуга, — это вы, — могут забеспокоиться. А тогда сказала, что вряд ли они – это вы – успеют забеспокоиться, потому что по времени отец должен скоро уже возвратится. Но все же Снорри прав, и пусть я хожу как и ходила…

Оса замолчала.

— Но почему же Хёскульд захотел сдать Лейва дроттину? — Пробормотал я.

— Потому что Лейв теперь бедный. А дроттин – сильный. — Сказала Оса.

Простота ответа поразила меня, и я некоторое время, собирал скачущие мысли. А Оса уже обращалась к Лейву.

— Только для меня совсем ничего не значит сколько у тебя сундуков и коров Лейв… — Судя по голосу она собиралась заплакать, и я прервал её.

— Погоди, Оса. А дальше-то что? Что еще сказали твои мама и браться?

— Всё. Больше ничего. Они стали собираться спать, и я побежала на лавку, и притворилась, что сплю. Я лежала и плакала. Потмоу что мне было жалко тебя, Лейв, и еще страшно, от того что я хочу сделать. Я ждала пока все не уснут. И я тогда пошла, и взяла отцов ключ от большого ларя. Я взяла в ларе отцова серебра. А потом я пошла из дома. Когда я перелезла ограду, мне стало страшно. И на лесной дороге совсем ничего не видно. Я боялась, что встречу дикого зверя, или трётля, или неупокоенного духа, а то еще какую гадость. Но я все равно шла.

— Ты ужасно храбрая, Оса. — Похвалил её я. — А серебро что ты взяла из сундука?..

— Вот, — Оса сунула что-то мне в темноте, я подставил ладонь, и её ощутим повело весом вниз. Тяжелый…

— Ну, что скажешь, Лейв? — спросил я, пытаясь рассмотреть в темноте парня.

— Не стоят уже ничего ни слова на альтинге, ни законы гостеприимства, — мрачно пробормотал Лейв. — Надо уходить.

— Надо… Причем прямо сейчас. Кто знает, когда вернется Хёскульд, и те, кого он пригласил?

— Мы же ничего не увидим. Нельзя идти по лесу в такой темноте…

— Надо хотя бы убраться отсюда. Доберемся до опушки, и заночуем там, чтобы нас хотя бы здесь не накрыли. А утром рванем дальше.