Лаура Таласса - Песнь экстаза [litres]

– Я собираюсь записать наш разговор. Прошу вас, скажите «да» громко и четко в знак того, что вы согласны мне отвечать.

Брови Микки сходятся на переносице, он из последних сил пытается побороть чары. Но его жалкие попытки бессмысленны.

– Да, – наконец, шипит он сквозь стиснутые зубы. Этот тип вовсе не глуп; возможно, он не понимает, чтó именно с ним происходит, но догадывается, что его сейчас обдурят, обведут вокруг пальца. Нет, не так: он знает, что это уже случилось.

Как только он соглашается, я начинаю.

– Вы присваиваете деньги, принадлежащие вашей матери?

Его неизлечимо больной матери, страдающей к тому же старческим слабоумием. Нет, не следовало мне читать это досье. Предполагается, что на работе я должна отключать эмоции, но все же в случаях, когда дело касается детей и пожилых людей, я почему-то всегда поддаюсь неконтролируемому гневу.

И сегодняшний день – не исключение. Наблюдая за жертвой, я откусываю еще один кусочек хлеба.

Он открывает рот…

– С этого момента и до конца беседы вы будете говорить только правду , – приказываю я поспешно, не успев прожевать.

Микки закрывает рот; я так и не узнаю, что он собирался сейчас сказать. Я жду продолжения, но он молчит. Теперь он не в состоянии лгать, и мне осталось просто подождать, пока магия вынудит его признаться.

Микки снова сопротивляется моим чарам, однако я полностью уверена в себе. Преимущество на моей стороне. Несмотря на то что он старается сохранить невозмутимое выражение лица, на лбу у него блестят бисеринки пота.

Я продолжаю жевать хлеб, как ни в чем не бывало.

Мужик краснеет, и у меня мелькает мысль, что его сейчас хватит удар. Наконец, он полузадушенно бормочет:

– Да … но как тебе, мать твою, это…

– Тихо.

Он сразу замолкает.

Мерзкая тварь. Обворовывает умирающую мать. Безобидную старушку, чьей единственной ошибкой было решение произвести на свет этого ублюдка.

– Как долго вы этим занимаетесь?

В глазах Микки вспыхивает гнев.

– Два года, – хрипло произносит он не своим голосом и смотрит на меня так, словно хочет взглядом прожечь во мне дыру.

Я не торопясь доедаю хлеб.

– Почему вы это делали?

– Ей эти деньги все равно ни к чему, а я в них очень нуждался. Я собираюсь их вернуть, – добавляет он.

– Ах, вот как. – Я приподнимаю брови. – И какую же сумму вы у нее… одолжили? – спрашиваю я.

Молчание длится несколько секунд. Красное лицо Микки багровеет. В конце концов, он выдавливает:

– Не знаю.

Я наклоняюсь к нему.

– Скажите хотя бы приблизительно.

– Около двухсот двадцати тысяч.

Когда я слышу эту цифру, волна ярости захлестывает меня.

– И когда вы собираетесь вернуть матери ее деньги? – спрашиваю я.

– З-завтра, – заикаясь, лепечет он.

Ага, а я царица Савская.

– Сколько у вас сейчас денег на счетах? – продолжаю я.

Прежде чем ответить, он протягивает руку к стакану с водой и отпивает большой глоток.

– Я… я предпочитаю инвестиции.

– Сколько?

– Чуть больше двенадцати тысяч.

Двенадцать тысяч долларов. Он обокрал собственную мать, живет как набоб, ни в чем себе не отказывает. Но этот позолоченный фасад скрывает полное ничтожество, человечка, у которого за душой всего двенадцать тысяч. И я могу поклясться, что эти деньги тоже будут скоро растрачены впустую, как и все остальное. Есть такой сорт безмозглых людей – деньги утекают у них сквозь пальцы, словно песок.

Я окидываю Микки взглядом, выражающим глубокое разочарование.

– Ответ неверный. Попробуем еще раз, – говорю я, мысленно приказывая сирене, жаждущей насилия, заткнуться и сидеть тихо. – Где деньги?

Верхняя губа жертвы, покрытая потом, подрагивает, и я слышу ответ:

– Я их истратил.

Я выключаю видеокамеру на телефоне и диктофон. Клиентка получила признание, которое ей требовалось. Тем хуже для Микки, потому что я с ним еще не закончила.

– Опять неверно, – говорю я. Те немногие люди, которые хорошо меня знают, сразу услышали бы в моем голосе новые нотки.

Микки снова хмурится – он ничего не понимает. Я прикасаюсь кончиками пальцев к лацкану его пиджака.

– Отличный костюм – видно, что очень дорогой. И ваши часы, «Ролекс», штука недешевая, насколько я понимаю?

Чары заставляют его кивнуть.

– Все это дорого стоит, – соглашаюсь я. – Видите ли, я знаю, что у таких, как вы, деньги просто так не исчезают в никуда. Они превращаются в… как вы только что выразились? – Я делаю вид, что вспоминаю слово, потом щелкаю пальцами. – В инвестиции . То есть немного трансформируются, вот и все. – Я наклоняюсь к жертве. – А сейчас мы заставим их совершить еще кое-какие передвижения.