Макс Фрай - Зеленый. Том 3 [litres]

– Всё, искусил, – улыбается Альгирдас. – Окончательно и бесповоротно. Сегодня же забью на ночное дежурство и отправлюсь гулять.

– Завтра забьёшь, – говорит ему Кара. – Сперва надо придумать, как нам теперь жить. Как увязать усиленное патрулирование наяву с увеличением числа выходных. В одиночку я с этой тяжкой думой явно не справлюсь, твоя голова нужна.

– На блюде, с веткой укропа в пасти, – кивает Альгирдас. – Ладно, сделаем. Будет тебе голова.

Рыжий кот, не просыпаясь, дёргает ухом, на этот раз одобрительно: «Какие все молодцы».

Через час наши гости уходят, захмелевшие не столько от моего глинтвейна, сколько от радикальной смены жизненной парадигмы и предвкушения грядущих весёлых дней.

Я поднимаюсь, мою кастрюлю; лень ужасно, но я так привык. Что бы ни случилось, инструменты должны быть в порядке; я и кисти когда-то сразу же мыл, даже если на ногах к тому моменту практически не держался. А теперь я – мистическое явление, и инструмент у меня – кастрюля. Допрыгался, называется. Докатился. Счастливый… нет, ни фига не финал.

Ставлю кастрюлю на стол и подхожу к буфету, на котором спит Нёхиси. Невозможно устоять перед искушением дёрнуть за хвост всемогущее существо. Я, конечно, слегка его дёргаю, можно сказать, символически, едва прикасаюсь, но кот недовольно мяукает и открывает один зелёный, как море глаз.

– Ты присматривай за мной, пожалуйста, – говорю я ему. – Береги. Чтобы не проснулся человеком посреди всего этого. Всегда справлялся, ты знаешь, но сейчас могу и не справиться. Натворю, чего доброго, бед.

Я до сих пор ни разу не просил Нёхиси: «береги меня». И вообще никого, никогда. Невозможная постановка вопроса. Беречь меня, вот ещё. Не для того моя роза цвела. И вдруг само как-то вырвалось. Похоже, атмосфера в городе даже мне не на пользу. Догнал меня самый страшный мой страх.

Рыжий кот утешительно дёргает ухом – дескать, ладно, не боись, сберегу. Но решив, что этого недостаточно, говорит человеческим голосом:

– Кем-кем ты просыпаться собрался? В зеркало на себя посмотри.

Май приходит, согласно календарю, в ночь с четверга на пятницу и застаёт меня дома, на кухне, где я сижу, безуспешно пытаясь вспомнить, когда и зачем меня сюда принесло. Шансов у меня, будем честны, немного; дело даже не в том, что башка дырявая, хотя в моём положении это вполне неизбежно, поди запомни всё, что с тобой случилось, когда ты – то поземный туман, то чей-нибудь сон, то на землю падаешь тенью, то уносишься с ветром сухим прошлогодним листом. Но всё-таки дело не в этом, а в том, что вспоминать мне, скорей всего, особо и нечего: я сюда не пришёл. Просто старый дедовский дом считает своим долгом за мной присматривать и вечно скитается с места на место, чтобы заботливо окружить меня своим деревянным телом всякий раз, когда я усну в овраге, или о чём-то задумаюсь на холме под кустом. Причём во что бы я перед этим ни превратился, чем бы намеренно, или случайно ни стал, дома сразу же возвращаюсь к исходной человеческой форме – этот дом меня помнит и любит таким.

Это, с одной стороны, удобно, потому что приняв привычную с детства форму, можно сразу отправиться в душ, сварить себе кофе, собраться с тем, что у меня теперь вместо мыслей и перевести дух. Но с другой, это всё-таки стрёмный момент. Всякий раз, обнаружив себя дома в человеческом виде, я натурально за сердце хватаюсь: а вдруг я опять совсем, целиком, на всю голову человек?

У меня, как говорят в таких случаях, травматический опыт: слишком часто я здесь просыпался раздавленный тяжестью вещного мира, от которого вроде бы ловко сбежал, в полной уверенности, что моя распрекрасная волшебная жизнь мне просто приснилась, а вот теперь настоящая началась.

Поэтому, обнаружив себя дома в человеческом виде, я всегда сразу несусь в прихожую, где висит старинное дедово зеркало, очень большое, уж насколько я лось здоровенный, а помещаюсь в нём в полный рост. Стою и смотрю на своё отражение. Когда я в порядке, в зеркалах я – красавчик, сам бы за таким на край света пошёл. Как прозрачный сосуд условно человеческой формы, под завязку заполненный темнотой и озаряющими её огнями немыслимых каких-то цветов. Немного похоже выглядят по ночам города, если смотреть на них из иллюминатора самолёта, или просто с вершины холма.