Келли Линк - Познать потерю

— Получается, что если бы ты излечился, то не стал бы одним из них?

«Без каких-либо колебаний. Хотя я благодарен своим братьям из Безмолвного города за всё, что они сделали для меня. Ну а ты? Ты жалеешь, что выбрала путь Железной сестры?»

— Могу ли я знать это наверняка? Ответ: нет. Но мне была дана возможность стать тем, кем я всегда хотела быть. Пошли, мы уже сделали, то, ради чего нас сюда послали.

«Не совсем» , — сказал Брат Захария. — « Сегодня полнолуние, и мы не знаем, вернулись оборотни обратно в горы или нет. Пока здесь есть примитиные, мы должны ждать и наблюдать. Безмолвные братья послали послание в Претор Люпус. Они занимают жесткую Запретительную позицию, не говоря уже о том, что они жестоко расправляются с едой».

— Это кажется немного резким, — сказала сестра Эмилия. — Запретительная позиция. Я понимаю, что вообще есть людей неправильно.

Брат Захария сказал, что оборотни живут по суровому кодексу. Она не могла сказать, глядя на его лицо, шутил он или нет. Но она была вполне уверена, что это так.

Он сказал:

«Хотя теперь, когда ты прошла испытание, я знаю, что тебе, должно быть, не терпится вернуться в Железную Цитадель. Мне жаль, что задержал тебя здесь».

Он был неправ. Она всем сердцем желала отправиться в единственное место, которое когда-либо действительно было для нее домом. И она тоже знала, что какая-то часть Брата Захарии не хотела возвращаться в Безмолвный Город. Она видела достаточно в зеркалах, чтобы знать, где его дом и его сердце.

Она сказала:

— Мне не жаль еще немного задержаться с тобой, Брат Захария. И я не сожалею, что встретила тебя. Если мы больше никогда не встретимся, я надеюсь, что однажды оружие, сделанное моей рукой, окажется полезным для тебя.

Затем она зевнула. Железным сестрам, в отличие от Безмолвных братьев, требовались сон и пища.

Брат Захария поднялся на край сцены, а затем похлопал по нему.

«Я буду следить. Если ты устанешь, спи. Ничего не случится, пока я буду дежурить».

Сестра Эмилия сказала:

— Брат Захария? Если сегодня случится что-то странное, если ты увидишь что-то, что, как думал, что ты не увидишь снова, не волнуйся. Никакого вреда от этого не будет.

«Что ты имеешь в виду?» — спросил Брат Захария. — « Что вы обсуждали с Белиалом, когда я ушел?»

В глубине души его братья бормотали: « Будь осторожен, будь осторожен, будьте осторожен. О, будь осторожен».

Сестра Эмилия сказала:

— Ничего особенного. Но я думаю, что он немного боится меня сейчас, и он должен бояться. Белиал предложил мне кое-что, чтобы я не стала его заклятым врагом.

«Скажи мне, что ты имеешь в виду», — проговорил брат Захария.

— Я расскажу тебе позже, — твердо сказала сестра Эмилия. — Сейчас я так устала, что едва могу говорить.

Сестра Эмилия была голодна, а также устала, но она так сильно устала, что не удосужилась поесть. Сначала она спала. Она поднялась на сцену рядом с Братом Захарией, сняла плащ и положила его как подушку. Вечер был еще теплым, и, если бы ей стало холодно, тогда она бы проснулась, и она и Брат Захария могли следить вместе.

Она надеялась, что ее братья, теперь уже взрослые мужчины, такие же добрые и крепкие, были, как и этот человек. Она заснула, вспомнив, как они с ней играли в драки до того, как они стали достаточно взрослыми, чтобы тренироваться; как, смеясь и кувыркаясь, клялись быть великими героями. Ее сны были очень сладкими, хотя она не помнила их утром, когда проснулась.

Безмолвные братья не спят, как смертные, но, тем не менее брат Захария, сидя и наблюдая, и слушая в пустынном карнавале, чувствовал, как ночь рисовала, что он во сне. Безмолвные братья не мечтают, и все же медленно голоса Брата Еноха и остальных в его голове рассеялись, растворились и сменились музыкой. Не Карнавальной музыка, а звуком цисяньциня. Здесь не должно было быть мелодий цисяньциня, как и в любом месте на горе над Чаттануга, и все же он слышал его.

Прислушиваясь к его звукам, он обнаружил, что он больше не Брат Захария. Он был всего лишь Джемом. Он не сидел на сцене. Вместо этого он сидел на черепичной крыше, и звуки, запахи и достопримечательности вокруг него были знакомы. Не Безмолвный Город. Не Лондон. Он снова был Джемом, и он был в городе, где он родился. Шанхай.

Кто-то сказал:

— Джем? Мне это снится?

Еще до того, как он повернул голову, Джем знал, кто будет сидеть рядом с ним.

— Уилл? — сказал он.

И это был Уилл. Но он не был старым, усталым и исхудавшим, каким видел его Джем в последний раз, и даже не таким, когда они впервые встретили Тессу Грей. Нет, это был Уилл, каким он был в первые несколько лет, когда они жили и тренировались вместе в Лондонском Институте. Таким, когда они дали клятву и стали парабатаями. Думая об этом, Джем посмотрел на плечо, где была начертана руна парабатая. Плоть была без опознавательных знаков. Он увидел, что Уилл делает то же самое, заглядывая под воротник в поисках руны на груди.