Anne Dar - Узник [СИ]

— Можно? — любезно поинтересовалась женщина.

— Прошу, — постаралась также любезно ответить я, сев на край кровати и подогнув под себя правую ногу. Женщина села напротив меня, на приличном расстоянии, поставив между нами поднос с чаем.

— Пожалуй, мы слишком долго думали, как именно сделать первый шаг в твою сторону. Мы — это твои родители, я и твой дед. Иногда раздумье приводит к проблемам, к которым никогда бы не привело действие. Однако об этом уже поздно рассуждать, — поджала губы собеседница, после чего налила две чашки чая и взяла свою в руки. — Я не знала, как разговаривать с девушкой твоего времени, поэтому решила немного подумать. После долгой летаргии всё дается сложно: сложно вернуться к жизни, сложно заставить свой организм работать снова, сложно научиться пользоваться новыми технологиями и сложно впервые принять весомое решение. Я не оправдываюсь, а лишь пытаюсь сказать, как сильно твоя мать старалась справиться со всем этим. Она не является носителем нашей крови, поэтому ей сложнее дается даже начать снова дышать полной грудью, однако она в первый же вечер спустилась вниз, чтобы увидеть тебя. Впоследствии Агния каждый свой день проводила внизу, вместо того, чтобы лежать в постели. Не смотря на муки, причиняемые ей головокружениями и носовыми кровотечениями, она каждый день ожидала твоего прихода…

— Вместо того, чтобы прийти ко мне.

— Прости меня, я, наверное, выгляжу её защитницей, но всё же я повторюсь — очень сложно после летаргического сна, который продлился более одного десятилетия, заставить мозг принять какое-либо решение, особенно важное. Тем более это сложно дается обычному человеку, по крови не принадлежащему роду Таммов. Почему ты не пьёшь чай? — вдруг спросила она, глядя на то, как я держу полную чашку в руках. В моей памяти всплывали нехорошие воспоминания, связанные с теми страшными событиями, которые мне уже пришлось пережить. Когда я вбивала в поисковой строке своего мозга слова «бабушка+чай» — передо мной сразу появлялась голограмма Лидии с её семейством.

— Не люблю, — в итоге решила солгать я.

— Прости, я не могу похвастаться тем, что являюсь заботливой бабушкой, поэтому мне еще только предстоит узнать о том, что ты не любишь. Пожалуй, я унесу свой чай, который послужил хорошим предлогом к нашему общению.

Я постаралась улыбнуться в ответ на улыбку женщины, однако у меня это не получилось и, в итоге, я лишь издала гулкий выдох.

Переодевшись, я в очередной раз отправилась на балкон. Стояла замечательная погода: по-утреннему пригревало весеннее солнце, свежий воздух пах мхом и сырой корой, по всему лесу разливались трели птиц…

Спустя пять минут моего упоительного уединения, дверь на балкон открылась и я обернулась, решив, что это вернулся Ричард, но это была Клэр. Она встала рядом со мной и, закрыв глаза, вытянула вперед свой красивый подбородок, сделав при этом глубокий вдох.

— Плохо, — вдруг сказала она.

— Отчего же? — непонимающе сдвинула брови я.

— Стефан уже полностью восстановился, а Агния всё никак не может достигнуть стабильного состояния. Вчера совсем слегла.

Услышав имя своей матери, я дернула плечами и, думая, что сейчас начнутся нравоучения, хотела оборвать собеседницу до того, как она сделает фатальную ошибку в общении со мной, тем самым рискуя перерезать нашу невидимую нить тонкого взаимопонимания. Однако она сама вдруг перевела разговор в другое русло, словно информация о моей матери была лишь косвенной.

— Интересно, каким стал мир за всё то время, что я проспала. Меня очень радует, что мужская привилегия носить штаны дошла до женщин. Это невероятно удобно и красиво. Еще я восхищена современными душем и туалетом — это просто нечто невероятное! Ради подобного стоило проспать всю свою жизнь…

— Твоя жизнь только начинается.

— Моя жизнь должна была пройти в другой эпохе, однако мой род буквально насильно вложил моё тело в деревянный ящик, после чего запер его в холодном склепе. Они были недовольны тем, что я тайно вышла замуж за того, кого полюбила, а не за того, кого они мне выбрали. Когда же они узнали, что наша пара, и без того ненавистная в роду, не может завести ребенка — нас, совсем еще юных, поместили в разные камеры одного из родовых подземелий, ограничили в еде, свете и общении, против воли подготавливая наши тела к летаргии. Самым жестоким было даже не наше насильственное усыпление, а то, что меня с моим мужем разлучили, и последние три месяца своей жизни я лишь могла надеяться на то, что его не убили и, если я когда-нибудь проснусь, он снова будет со мной рядом. Это ужасно — фактически умирать не зная, встретишься ли ты со своей любовью снова, сможешь ли держать его за руку и улыбнетесь ли вы еще когда-нибудь друг другу хотя бы в другой жизни… Не все мы по собственному желанию засыпали, и не у всех нас был выбор.