Anne Dar - Песнь волчьей крови [СИ]

— Или из-за того, что я вырубил тебя при твоем первом обращении, — усмехнулся Рудольф.

— Что ты?.. Так всё-таки это из-за тебя я тогда отключилась?! Я даже не поняла, что произошло! От кого, от кого, но от тебя я подобного не ожидала.

— Даже голова мёртвого волка может смертельно укусить, — продолжал довольно улыбаться Рудольф, сжимая меня за талию.

— Я знаю, откуда это выражение, — с гордостью произнесла я. — Это из легенды о Меловом люте и Неведомом, верно?

Когда мы легли спать, я еще долго донимала Рудольфа интересующими меня вопросами, которые могли бы показаться ему глупыми, если бы только он не был в меня по уши влюблён. Оказалось, что у каждого представителя рода есть своя свита, а о том, что у каждого есть свой приемник, я уже знала. Приемник Равенны был моложе остальных, потому как заслужил это место своим даром. Обычно приемниками были те, кто следующими после представителя своего рода подходил по возрасту, чтобы после смерти действующего представителя, занять место на троне. Исключением же были случаи, когда в роду появлялся «талантливый» полуоборотень, изъявляющий желание стать следующим представителем своего рода. Таким «талантом» и был приемник Равенны — он обладал даром прорицательства и был способен видеть определенные куски будущего.

Еще я узнала о том, что монашеские рясы в городе Всех Знамен носятся для того, чтобы визуально стереть превосходство полуоборотней друг над другом. Город Всех Знамен считался резиденцией волчьей справедливости, отчего все его жители, не смотря на ярко выраженную иерархию, очерченную между представителями родов и обычными служителями, проживают в нем «на равных правах». Только при этом представители родов обладают внешним атрибутом, отличающим их от остальных полуоборотней — это перстень-печать, который, вместе с престолом, строго по цепочке передается представителем рода своему преемнику.

На мой вопрос о том, зачем полуоборотни преклоняют голову перед Рудольфом и даже предо мной, Рудольф ответил, что всему причиной сила наших биополей, подкрепленная властью наших тронов.

Мы заснули глубоко за полночь, и я спала так крепко, словно лежала в своей постели в Грей Плэйс, находясь далеко от серьезных проблем, с которыми мне приходилось бороться в этом странном месте. Нет не так. С ними боролась не я, с ними боролись за меня. За меня боролся Рудольф, и всё, что я могла сейчас сделать для нашей победы — это любить его. Любить непоколебимо.

Дни до моего первого полнолуния протекали слишком медленно, чтобы можно было пережить их без единой ноты переживания.

Первый день после возвращения Рудольфа от Равенны Олуэн не умолкала о том, как сильно она сожалеет, что в разговоре со мной проговорилась о договоренности Рудольфа с родом Елоу, благодаря которой жизнь Кая, в итоге, была спасена. И хотя Рудольф к концу дня убедил Олуэн в том, что её переживания беспочвенны, она продолжала чахнуть день за днем. И дело уже было даже не во всей этой истории с «молчанием» — Олуэн сдавала позиции из-за очевидного потрясения, связанного с Залиной. Если бы не Раймонд, она бы наверняка с бóльшим трудом переживала бы происходящее.

Что же касается самой ситуации с Залиной — я достаточно легко обсудила этот вопрос с Рудольфом, что позволило мне еще раз осознать силу его стратегического мышления. У нас был план — очень хороший план. Однако мы не хотели им делиться с Раймондом и Олуэн, опасаясь распространения слухов, которые могли бы всё испортить. Поэтому нам оставалось лишь наблюдать за тем, как Олуэн, совершенно потеряв контроль над своими эмоциями, постепенно тлеет. Для того чтобы хоть как-то восстановить её силу духа, мы пытались подключить её на волну наших биополей, но даже у Раймонда едва удавалось словить наш настрой, что было неудивительно — в стрессовой ситуации он думал только о своей паре. Единственной отдушиной от страданий для Олуэн стала её мать, Равенна. Вскоре после того, как Олуэн начала дни напролет проводить в покоях Равенны, она смогла постепенно вернуться в строй, упорядочив свои мысли и, наконец, собрав расшатанные нервы в тугой пучок, и замкнув его в своем крепком кулаке.

Дни шли, часы тикали, и я с каждым мгновением всё сильнее страшилась своего первого обращения, и всё с большим нетерпением его ожидала, потому как именно оно должно было стать моим ключом от свободы. Мы с Рудольфом дни напролет проводили в четырех стенах своих покоев, не покидая их пределов, чтобы лишний раз не вступать в словесную войну с противниками, которых, как утверждал Рудольф, было не больше, чем наших союзников.