Вероника Кунгурцева - Дольмен [litres]

Елену почему-то стало клонить ко сну, наверно, защитная реакция организма: ведь столько на нее всего навалилось, а силы-то у ней какие, детские! На стене, среди пятен облупившейся краски она увидела явственное изображение ножа, наверное, баловался кто-то из тех, кто сидел в камере прежде. Она повернулась к окошку и вдруг увидела по ту стороны решетки бородатое лицо циклопа в дурацких очках, над которыми торчал неизменный козырек кепки-«аэродрома». Елена взвизгнула и, подхватившись с койки, бросилась к окну. Он кивал, он улыбнулся ей, он с потрохами вывернул раму и тут же, вцепившись своими пудовыми кулачищами в железные прутья, выломал их и отдал кому-то внизу. Елена уже подставила стул, подпрыгивая от нетерпения и бормоча как заведенная: «Поликарп, Поликарп, Поликарпушка! Скорее же, скорее!» Она боялась, что кто-то может заглянуть в глазок ее одноглазой двери.

Циклоп протянул руку – и вытащил ее из камеры, точно из колодца или из дольмена. Елена, опущенная на землю по другую сторону тюремных стен, увидела внука – и чуть не упала: Сашка был одет, как и циклоп, в какой-то хитон, правда, не из медвежьей шкуры, а из зеленоватой, сильно поношенной материи, ноги обуты в плетеные кожаные сандалии со странными ответвлениями на внешней стороне пяток. А как он возмужал! Мускулы так и бугрились на голых руках. И загорел! И оброс: волосы, завивавшиеся светлыми полукольцами, доставали до плеч! Как это?! Ведь прошло всего несколько часов с тех пор, как они расстались! Елена, вцепившись в его руку, прошептала: «Сашка, блин, что это такое?!» Но Александр тихо сказал: «Некогда, Ленка, надо бежать! После поговорим». Посадив Елену на закорки, циклоп легко перемахнул через ограду. «А как же Саша?» – едва успела произнести Елена, но оказалась за стеной и вдруг увидела: Александр медленно вырастает из-за каменной ограды, будто стоит на платформе, которую поднимают, руки демонстративно сложены на груди, и он лукаво смотрит на нее. И вдруг, поднявшись над забором во весь свой немалый рост, Александр перелетел через него – отростки с внешней стороны сандалий, похожие на воробьиные крылышки, вовсю трепетали, – и, плавно опустившись на землю, Сашка сделал дурацкий книксен. Случайный прохожий, увидев полет, так вывернул голову, что налетел на ствол финиковой пальмы и взвыл от боли. Елена стояла с широко разинутым ртом, но затылком не ударилась, потому что циклоп подхватил ее.

– Что это было? – бормотала Елена, переводя взгляд с одного на другого. – Что все это значит?

Троица быстрым шагом удалялась от опасного места в направлении вокзала.

– Нет, сначала ты нам скажи, что с твоим носом? – спросил циклоп.

Елена махнула рукой, мол, ерунда, хотя и подумала, что, наверное, выглядит ужасно: у нее и так был немаленький нос, а теперь распух небось на пол-лица.

– Почему он летает? – ткнула она пальцем во внука. – Как это возможно?

– Просто летаю, – засмеялся Саша. – Нельзя, что ли? Просто надо знать, как уломать одну особу: и она одолжит тебе обувь, которая и не снилась господину Ади Дасслеру. А почему сандалии летают, особа и сама не знает. Никто не знает, как и почему. Поэтому и ты не спрашивай: все равно не отвечу!

– А почему вы так быстро вернулись? – спрашивала совершенно одуревшая от радости Елена, на ходу теряя свои громадные тапки, и наконец решилась сбросить обувку – она сунула тапки в урну для мусора и пошлепала дальше босиком. – Я ничего не понимаю. И как Саша за несколько часов мог так измениться? И волосы отрастил, точно рокер.

– Кажется, я научился возвращаться в ту же точку, откуда ушел, – сказал циклоп. – Ну, или почти в ту. Во всяком случае, в тот же день. Жаль, что не в тот же час или часом раньше, тогда, может быть, батюшка мой остался бы жив… Я все бы сделал для этого. Но, увы, не вышло. Прежде, до того, как выросла эта проклятая ива, нет-нет, я не так выразился, пускай душа дерева не сердится на меня, – перекрестился Поликарп. – Так вот, прежде мне удавалось возвращаться сюда с точностью до полувека, потом до десятилетия, потом до года, и вот теперь – до дня! А к себе я давно выучился возвращаться с точностью до недели. Но путешествовали мы два года. Не знаю, в обиде ли Александр на меня за то, что тут его по-прежнему будут считать школьником…

Саша захохотал:

– Что ты говоришь, Поликарп: в обиде! – да я эти два года не променяю и на сто лет здешней жизни! Конечно, возвращаться в школу мне никак не хочется. – Он посмотрел на Елену и покачал головой. – Бедная бабушка, теперь я понимаю, каково тебе!.. Да я, может, и не пойду туда!