Галина Липатова - Отдых на свежем воздухе [СИ]

– Что? И у вас? Да что ж это такое…

Он забегал по комнатке, размахивая руками. Паладины уселись рядком на диванчик, надеясь, что он на них не налетит. На подоконник открытого окна со двора запрыгнула крупная черная кошка, покрутилась, словно собираясь умываться, но не стала, просто села и пристально уставилась на паладинов и на алькальда Антонио. Однако тот, согнав ее во двор, закрыл окно, сел за стол, покопался в бумагах и показал паладинам исписанный лист:

– Вот, сеньоры. Я уж было начал составлять запрос в столичную канцелярию вашего Корпуса, да потом передумал и решил рапорт в Замостьевское управление стражи порядка сначала написать. Об этих самых чертовых кражах!

– А почему вы сразу не сообщили туда, а начали писать запрос в паладинскую канцелярию? – удивился Робертино.

– А потому, сеньоры паладины, что тут явно дело по вашей части, – Антонио бросил бумагу на стол.

– А почему тогда вы передумали? – теперь удивился Жоан.

– А потому что побоялся, что засмеют. Мне священников племянник сказал, что глупости это и такого не бывает.

– Какого – «такого»? – хором спросили все три паладина, даже про сапоги свои забыв. Антонио вздохнул, встал из-за стола и скрылся за дверью во внутренние помещения. Впрочем, вернулся быстро. В руках у него была заткнутая кукурузной кочерыжкой бутыль самогона и подносик с четырьмя стаканчиками и миской маринованных огурчиков.

– Давайте сначала выпьем, сеньоры, – ставя всё это на стол, прямо на бумаги, сказал алькальд. Но Робертино решительно выставил вперед обе ладони:

– Нет, спасибо. Мы крепкое не употребляем.

Алькальд Антонио недоверчиво на него посмотрел, подняв бровь, хмыкнул:

– Да? Ладно. Хорошо. М… может, оно и правильно.

Сам он все-таки выпил стаканчик, заел огурцом и после того сказал:

– Сначала я думал – народу по пьяни мерещится. Ну, у нас летом, еще до Солнцестояния, абрикосы же ранние поспевать начинают, а в этом году урожай на них хороший был. Вот чтоб не пропадало, народ и гонит абрикосовку – потому как ранние абрикосы только на нее да на сок и годны, варенье из них жилковатое получается, и на сушку тоже не того... Ну и… по традиции, с первого сбора надо обязательно брагой упиться. Ну не то чтобы упиться, но попробовать обязательно. Вот народ и пробует. Потом самогон уже поспевает, опять пробуют… Так вот барахло пропадать стало примерно в это время. Сначала по мелочи – там, белье с веревок, вилы, грабли со дворов, кухонная утварь вроде скалок и ступок с пестиками. А потом стали ценное переть. Я, конечно, первым делом взял за жабры всех троих местных воров – ну, тех, кто в этом деле раньше был замечен. Правда, раньше они по мелочи крали, до ценных вещей дело не доходило. Они клялись и божились, что не при чем. На всякий случай я всех троих засадил в погреб. Но в ту же ночь у Минелли очки сперли, а у лекаря – эту его трубку, которой он нутро слушает. Всё обыскали – нет как нет. А на следующую ночь у Минелли уже и лорнет пропал, а у старостихиной дочки – бусы жемчужные. Эта дурища на окно шкатулку выставила, перед подружками приданым хвасталась, да и убрать забыла. Девки, подружки ее то есть, украсть не могли – плохая это примета, по здешним представлениям если приданое чужое взять, то замуж потом не выйдешь… Тогда я и понял, что наши воры и правда не при чем, что это заезжий кто-то.

– Так ведь заезжих вычислить проще, – удивился Жоан.

– Если бы! Одно дело – такой заезжий, который на виду живет в гостинице там или у кого угол снимает. А если прячется где? У нас тут вокруг села полно мест, где можно спокойно спрятаться. Начиная с этих старых развалин и заканчивая заброшенной маслобойней возле усадьбы... Мы, конечно, поискали там, да только людей у меня мало, три альгвасила всего. А селян на это дело позвать не могу – самая пора, работы невпроворот и всем некогда по округе шарить… Разве что детишек подбить на это дело. Ну мы и подбили… Однако ничего и никого мы с детишками не нашли, и даже следов никаких – по крайней мере в развалинах, на старой маслобойне и заброшенном скотном сарае за околицей.

– А странное? – напомнил Робертино.

Алькальд вздохнул, выпил еще полстаканчика и заел еще одним огурцом. Хрустел он ими смачно, у паладинов аж слюнки чуть не потекли.

– А потом вещи пропадать стали всё время. Каждую ночь три-четыре кражи. И теперь уже вещи, как я говорил, хоть небольшие, зато недешевые. Сапоги, кстати, тоже крали, и туфли женские, но только если хорошие. У меня самого сапоги сперли, дождь был, я их промочил, да и потом выставил их на крыльцо сушиться… а утром нет как нет. Я решил по ночам покараулить. Вместе с лекарем мы засели в засаду, у него во дворе как бы забыли на столе кофейник фарфоровый, чашки, ложки серебряные и серебряную же сахарницу. Сами спрятались в кустах сирени. И вот ночью… видим – во двор коза заходит. Черная, молочная, соседки Марты. И в зубах у козы – мешок. Подходит коза к столику, становится на задние ноги, и кофейник передним копытом в мешок – раз! И смахнула. И не успели мы из кустов выбраться, как она отскочила, на все четыре ноги опустилась и как скаканет через забор! Мы сразу к Марте, перебудили там всех, сарай ее проверили – ни козы, ни барахла.