Ольга Миклашевская - Люди под кожей [litres с оптимизированной обложкой]

– Серому вообще-то недолго осталось, ты в курсе?

Не сразу понимает, что ляпнула. Откуда Пашке вообще такие вещи знать? Вот он и пялится на нее расширенными от удивления глазами.

– У него, что… Того?.. Рак? – тихо спрашивает он, будто это что-то неприличное.

«Да нет, обычная операция по удалению аппендицита. Хирург траванется лапшой из китайского ресторана, а там ведь очередь, каждое операционное время на счету. Вот и вырезали, можно сказать, с закрытыми глазами. Осложнения. Угаснет за пару недель», – про себя отвечает Марена, но вслух, конечно же, говорит совсем другое:

– Я имею в виду, следующий год последний, все – и больше никогда его не увидим. Мне не трудно, Серому приятно…

Пашка обеими ладонями загораживает лицо.

– Чего-чего ты там бормочешь? – не удерживается от смешка Маруська.

– Да так. – На свет вновь появляется заметно покрасневшая физиономия Перышкина. – Ты не перестаешь меня удивлять. Ты кто – мать Тереза? С детьми она сидит, сирым и убогим пишет курсовую… По выходным случайно одноногих собачек не выгуливаешь? А, я уже забыл! Кошака они с сестрой с утра с дерева снимали!

– Паш, сарказм уверни, – добродушно советует Маруська. – Я такой же человек, как и все, со своими комплексами и недостатками.

Приятель ожесточенно мотает головой.

– Не-ет, – протягивает он, – ты – богиня. Выходи за меня замуж, Марусь? Вот прям щас. Я, конечно, пока не финансовый директор, но, сама знаешь, в цифрах шарю хорошо. Через пару лет максимум буду уже прилично зарабатывать.

Марусино сердце с треском раскалывается на две неровные части. Она понимает, что это шутка, но все равно не может удержаться от того, чтобы представить совместное будущее с этим лопоухим пареньком. Со временем он научится стильно одеваться, отрастит небольшую бородку, и девчонки со скоростью узревших блестяшку сорок будут слетаться на его широкие плечи. Только вот все это будет уже без нее.

– О чем задумалась?

– Да так, – Маруся пожимает плечами. – Есть что будешь? Харчо или окрошку? Я плачý.

Пашка задорно, широко улыбается, как делал всегда, когда хотел поднять ей настроение.

– Обижаешь, мать! Ты глянь, какая жара стоит на улице. Конечно, окрошечку.

Есть в этих простых вещах какая-то необъяснимая магия. Мелодичный звон посуды из кухни, ритмичный стук ложек, синий шум из голосов и мягкого смеха. Если бы это было возможно, она жила бы так каждый день.

Она бы вставала, как делала это в последние годы, со стоном отшвыривая будильник и на ощупь ища тапочки. Ехала бы в час пик в метро, ощущая не запах пота и утреннее раздражение, а вдыхая жизнь. Она бы дышала этими людьми, их живыми, настоящими проблемами. Их надеждами, разочарованиями, планами и провалами. Она бы крепко обнимала тех, кому она не нравится, потому что это хотя бы означало, что она здесь. Что она все еще здесь.

Она ставит поднос с двумя тарелками перед Пашей, но вот только он не обращает внимания на еду, что на него не очень-то похоже. Он смотрит на нее серьезно, без привычной смешинки в глазах. Всего за каких-то несколько минут они полностью поменялись местами.

– Так что?

– В смысле? – не понимает Маруська. Она садится напротив друга и тщательно вытирает ложку об салфетку.

– Что ты думаешь о том, чтобы сходить со мной на свидание?

– Ты же мне только что замуж предлагал, – криво усмехается богиня, а сама понимает, что все ее внутренности постепенно превращаются в желе от одной мысли о том, что Паша хочет сказать.

– Так, Метелкина, давай, как говорит препод по инглишу, «ван степ эт э тайм». – И после небольшой паузы он вновь повторяет свой вопрос, только теперь в нем гораздо больше смысла за скобками: – Так что?

Маруська неторопливо откладывает ложку в сторону, отодвигает поднос к окну и протягивает вперед раскрытые кверху ладони. Паша сначала не знает, что с ними делать, а затем осторожно накрывает ее миниатюрные ладошки своими так, как во время затмения Луна может ненадолго загородить Солнце.

– Я не та, кто нужна тебе.

Ему остается только клишированное:

– Почему?..

– Не пойми неправильно. Ты отличный друг и даже больше, чем друг… Но есть много вещей, которых ты обо мне не знаешь и, поверь мне, не захочешь знать.

– У тебя и там татуировка?

Он пытается обратить все в шутку, но не выходит.

– Люди рядом со мной умирают. – И она говорит это так серьезно, что он почему-то верит.

Пройдет меньше недели, прежде чем он, вероятно, забудет ее окончательно. Не вспомнит ни ее лица, ни голоса, ни даже имени. Порой по ночам она будет сниться ему – в красивом тяжелом платье, только вот образ с каждым разом будет все бледнее, пока наконец не исчезнет навсегда.