Хлоя Нейл - Отмеченная полночь

— Не один из моих вампиров.

Я хотела встать между ними, потребовать, чтобы они разошлись и успокоились. Но я не собиралась навлекать на себя гнев Этана, снова разыгрывая эту карту. Кроме того, это был не первый раз, когда они чуть не подрались; может, выбив дерьмо друг из друга, они разрядят обстановку.

Фэллон, видимо, решила, что с нее хватит. Она, пихаясь локтями, встала между ними, оба возвышались над ней сантиметров на пятнадцать.

— Прекращайте строить из себя засранцев, — сказала она, ее голос был тихим, но твердым. — Мы и без того устроили достаточное шоу, и так хватает трагедии, с которой нужно разбираться. Вы двое хотите выбить дерьмо друг из друга? Прекрасно. Но только делайте это не на виду, когда люди вас не видят, и нам не приходится тратить время, чтобы за этим наблюдать.

Сдерживая улыбку, я поглядела на Джеффа и увидела, как его глаза засветились уважением и гордостью.

Позиция Габриэля не изменилась. Плечи мощные и напряженные, грудь выдвинута вперед, руки сжаты в кулаки, его напряженное тело говорило о едва сдерживаемом гневе. Он посмотрел на свою сестру и пригвоздил ее таким взглядом, который заставил бы меня понервничать, если бы был направлен на меня.

Но Фэллон Киин лишь закатила глаза.

— Этот взгляд не действует на меня с тех пор, как мне исполнилось семь. — Она указала пальцем — ноготь на котором был окрашен в матовый темно-синий цвет — на Габриэля и Этана по очереди. — Возьмите. Себя. В. Руки.

Фэллон развернулась и пошла обратно к остальным оборотням, что-то им прошептав. Казалось, они расслабились, но не отводили своих настороженных взглядов от своего альфы и альфы, которого он убивал взглядом.

— Чертово убийство, — проговорил Габриэль, снова проводя рукой по волосам. — Трата жизни, трата энергии.

— С этим я спорить не стану, — сказал Этан. — И, пожалуй, она права. Что мы больше не должны понапрасну тратить время.

Габриэль издал звук, который наполовину напоминал мычание, наполовину рычание.

— Я первым найду вампира, он мой.

Этан минуту молчал, вне всякого сомнения составляя план своих действий, свою лучшую игру. Он не единственный, кто мог использовать в свою выгоду убийство, но он редко что-то предпринимал, не взвесив все «за» и «против».

— Хорошо, — наконец ответил он. — Но прежде, чем ты позаботишься о нем любым способом, который сочтешь подходящим, мы хотим допросить его.

— Зачем это?

— Затем, что он убил оборотня и попытался убить Мерит. Для меня это более чем достаточная причина.

Габриэль обдумывал это молча.

— А остальные твои люди будут настолько же беззаботны относительно его судьбы? Другие Мастера?

Лицо Этана покинули все эмоции. Ему нравился Скотт Грей, Мастер Дома Грей, и он проявлял толерантность к Моргану Гриеру, Мастеру Дома Наварры.

— Если будет доказано, что это зверство было совершено одним из их вампиров, я подозреваю, что они захотят взять его наказание в свои руки. Для тебя будет проблематично все с ними уладить. Но нет никаких оснований полагать, что он вампир из Наварры или Дома Грей. Я нахожусь в Чикаго долгое время, и в нем не было ничего, что показалось мне знакомым.

Габриэль посмотрел на моего дедушку.

— Мы должны будем его оплакать.

Дедушка кивнул.

— Мы можем дать вам такую возможность, если вы хотите сделать это здесь. Нам придется попросить вас не трогать его, если это возможно.

Габриэлю, похоже, не понравился такой ответ, но он не стал спорить.

— Освободите нам место, — попросил он, и действую невысказанной командой, его люди сгрудились вокруг Калеба.

Этан положил руку мне на спину, и мы отошли к улице.

— Закройте их стеной, — сказал мой дедушка. И какой бы странной эта просьба ни показалась полицейским, они послушались. Они переместились, чтобы встать плечом к плечу, повернувшись лицами к толпе, обеспечивая Стаю некоторой приватностью. Мы заняли места рядом с ними, в линию, растянувшуюся на весь переулок.

Габриэль запел первым, шепотом, который послал магию в воздух, песня поднималась и опускалась, словно зимний прилив. Я не могла разобрать слов. Он как-то их искажал, заглушая гласные и согласные, возможно, чтобы они могли быть разделены только среди Стаи. Но смысл песни был предельно ясен. Это была скорбная песнь, песнь траура по бывшему члену их Стаи.

Я позволила себе дрейфовать на подъеме и понижении песни. В ней говорилось о голубом небе и покатых зеленых холмах, о темных и глубоких водах и горах, которые разбились под темным одеялом неба, усыпанного звездами. В ней говорилось о рождении, жизни и смерти, о связи Стаи с дикой природой и воссоединении близких. Интонация на мгновение омрачилась, единение уступило место борьбе, войне.