Карина Хелле - И с безумием приходит свет

Через несколько дней после Нового года, когда я вернулся в квартиру с Жирным кроликом и пытался склеить жизнь по кусочкам, мне позвонил Дин. Он был хорошим другом, ответственным и смешным, он вел «Геймеров» вместе с нашим другом Себом. Я подозревал, что Дин с его хорошим телом долго играл в новую игру и хотел теперь привести себя в форму. Я подозревал, что Ребекка сказала ему, что я из озабоченной обезьяны превратился в разлагающегося паразита (неизвестно, что хуже), и мне нужна помощь.

Дин хотел состязаться и хотел, чтобы я тренировался с ним. Ему нужна была мотивация, и я был идеальной парой. Не поймите меня превратно, я приветствовал зарядку. Но, зная Дина, тренировки будут занимать половину наших жизней. И это было хорошо, ведь я не знал больше жизни.

Первая пара недель была самой сложной, но было приятно терзать тело, а не сердце. Когда мы бежали, у меня не было ил думать. Я мог лишь переставлять ноги, бороться с болью в ногах и легких, грозящихся взорваться. Это было мучительно больно, но это было хорошо.

Потом мы приступили к тренировкам с весами. Дин был афроамериканцем, так что было нечестно, что он подкачался за пару дней, а у меня этот процесс шел медленнее. Но моя диета улучшилась (я пытался есть в стиле Ребекки, но и мясо ел… еще тот веган), я почти не пил алкоголь. Теперь было видно перемены. Тело становилось лучше, и разум тоже. И душе было лучше. Все словно стало сильнее.

У Дина была отличная черта — мы не говорили о чем-то слишком серьезном. Он не спрашивал о моей семье, о прошлом, призраках или Перри. Разговоры о женщинах были беспечными, он позволял мне быть извращенцем.

Но в один подозрительно солнечный день он не смог сдержать любопытства. Пока мы бежали по парку Лотон, он сказал:

— Итак, Перри. Ты ее любил?

Я чуть не споткнулся, остановил себя, пока не врезался в дерево.

— Что за вопрос? — спросил я, едва дыша.

Он пожал плечами, что было сложно делать при беге.

— Хороший вопрос, — он криво улыбнулся. — Все хотят знать, что заставило Декса Форея упасть на колени.

— О, вот как?

— Что я могу сказать? Ты — знаменитость в Shownet. Людям не все равно, что с тобой творится. И Джимми говорит всем, что ты безумен, пытался съесть свою собаку, и ему пришлось отстранить тебя. Если ты пытался съесть того толстяка, кто-то сильно разбил твое сердце.

Я замедлился, было сложно защищаться и бежать одновременно.

— Я не пытался съесть собаку… я не чокнутый. И я не говорил с Джимми о произошедшем.

— Ты знал, что делал. Никто не может просто покинуть Shownet, особенно такой популярный, как ты. Хотя это Перри была популярной. Так ты ее любил? Что случилось?

Я не знал, почему весь мир должен знать об этом, но я начинал новую жизнь, и честность была хорошим началом. Ложь меня еще до добра не доводила.

Я с силой выдохнул и пожевал губу.

— Да. Я любил ее. И, если хочешь честности, сосед, все еще люблю.

— Блин, Декс. Сначала говоришь о любви, потом зовешь меня соседом? Что это такое?

Я закатил глаза, мы бежали среди деревьев.

— Почему все так удивляются, когда я признаю это. Я же Железный дровосек. У меня есть сердце.

— Ясное дело. Так что случилось.

— Ребекка не рассказала? — едко спросил я.

Он покачал головой.

— Нет. Вы с Перри поедали друг друга глазами на рождественской вечеринке, и было очевидно, что что-то произойдет.

— Скажем так, поедание взглядом перешло на новый уровень. А потом я перепугался, поняв, что люблю ее, а она до этого сказала, что не любит меня.

— Эй, погоди, — Дин замедлился до быстрой ходьбы. — Она сказала, что не любила тебя? До секса? Как это может быть?

Хороший вопрос. Потому что я был дураком и спросил.

Я это ему рассказал.

— Ох, это серьезно, — он вскинул руку. — Ты спросил у нее в лоб, любит ли она тебя. До того, как понял, что любишь ее. И ты поверил ее словам?

— Да. Я доверял ей.

— Ты вообще не понимаешь женщин, да? — Дин звучал разозленно.

Я нахмурился.

— Я знаю их достаточно.

— Нет, друг мой. Поставь себя на ее место на миг. Она тебя любит, это было очевидно сразу, но вот ты ведешь себя в этом глупо. И вот она тебя любит, а ты вдруг спрашиваешь у нее об этом. Ты не говоришь: «О, я тебя люблю» или что-то подобное, чтобы она хотя бы знала, куда ты клонишь. Ты просто спросил ее. Конечно, она соврала! А как иначе? Сказать правду, чтобы ты рассмеялся или издевался над ней все время?

— Эй, — возмутился я, — я бы этого не делал. Я бы рассказал ей о своих чувствах.