Елена Клещенко - Гюда, самолетная томте

Винт, в нем все дело. Полированный, из ясеневого дерева. Дерево не наше, заграничное, наверное, французское. И вырезан так, что похож… похож на две крылатки клена, вот на что! Гюда как наяву увидела летящую в осеннем воздухе крылатку: вертится, быстро-быстро, превращаясь в туманный круг. Ее крутит воздух, и она летит вниз. Но медленнее, чем падает орех или даже осенний лист, а иногда перестает падать и начинает подниматься. И ветер уносит ее далеко-далеко, и потом в чистом поле вырастает маленький клен. А если бы крылатка сама крутилась, она бы полетела вверх?.. Будто сквозь сон, Гюда услышала, как Ниссе стукнул обо что-то кулаком, помянул горных троллей и ушел, нарочно стуча башмаками. Но она не была виновата.

Томте и все их родичи городскую жизнь мало уважали. Работать на земле, выращивать хлеб, ходить за скотиной, стряпать, мастерить, провожать осень и ждать весны — вот важное, а не та суета, которой заняты в городах. Ну, рыбакам еще можно помогать, их работа тоже добрая. Морякам — если они чтут древние правила. Но с тех пор как люди ушли от синего моря и распаханной земли, то одного, то другого томте тянуло вслед за ними. Изделия рук человеческих. В них была сила, не древняя и не от Белого Бога. Силе, что заперла пятьдесят лошадей в железном сосуде с тремя горлами, ничего не стоит захватить душу маленькой томте из Лидингё.

Однажды они с мамой навещали в городе Вольфганга, маминого четвероюродного брата, ее, значит, Гюды, молодого дядюшку. Вольфганг состоял при церковном органе. Вообще-то от рождения его звали Али, но он теперь желал называться Вольфгангом. Хорошее имя, старое, хотя, спросить Гюду, слишком воинственное для него. Только ее, конечно, никто не спрашивал. Дядюшка едва ли замечал малявку-племянницу. Бледный, худющий, с огромными голубыми глазами, полными восторга и ужаса, был он похож на белого котенка, которого подобрали под дождем и для тепла замотали в вязаный красный шарф. Зато орган! В церкви мог бы стать во весь рост норвежский горный тролль (если бы кто его пустил в церковь), а орган доставал почти до сводов, и уж каких-каких труб у него не было, и каких еще штук за деревянной дверцей, к которой надо было подниматься по лестнице! Так вот, дядюшка только и говорил, что о принципальных регистрах, коппулах, абстрактах, пульпетах и воксе хумане — было еще много других слов, но от этой воксы Гюде стало смешно, она дальше не запомнила. Больше ничего он и знать не желал, мать ему о родных, о делах на постоялом дворе, а он опять о своем. Мать потом шла и неловко улыбалась, как когда прадедушка чудил или дедушка выпивал слишком много пива и гонялся за собаками. Гюда спросила, в своем ли уме дядюшка Али, и получила подзатыльник.

Кто-кто, а Гюда никогда не мечтала сделаться городской девицей из тех, для кого измараться в навозе — горе и беда. Но не родился еще томте, способный поспорить с судьбой. Сила вещей сама решает, кому орган, а кому аэроплан.

Она уснула в кабине. Рассматривала штуковину на том месте, где руль у автомобиля, — ту, через которую управляют аэропланом, называется клош, — и уснула, будто сестренка Хильдур, когда заиграется и устанет. А проснулась оттого, что аэроплан набирал скорость.

Спросонья ухватилась за трос у нижнего лонжерона, когда ее потащило назад. Никакой задней стенки у кабины, где сидел пилот, не имелось: спинка кресла, а за ней решетчатая пустота хвоста. Ему хорошо, он ремнями пристегнут, а Гюда вылетела бы, и, небось, это было бы похуже, чем свалиться с телеги. Хотя томте живучие, как сорок кошек. Так или иначе, вывались она из аэроплана на лугу в Гардете, история тут бы и закончилась.

Мотор грохотал всеми копытами плененного табуна — это было совсем не то же самое, что слушать его издали, от этого грохота стучали зубы во рту и немела рука, которая держалась за дрожащую струну. Но руку Гюда не разогнула бы и за сто золотых ожерелий. Аэроплан катился по воздуху в горку, хвост его смотрел вниз, и через этот решетчатый хвост Гюда увидела луг с фигурками людей, куколками на зеленом сукне — рощу — пролив — остров Лидингё, точно такой, как на карте, что висела у них в зале, только живой, цветной и красивый, будто самая дорогая игрушка. А потом задрожали иначе, натягиваясь, тросы, аэроплан повернул и пошел ровно, и видно было уже только небо с облаками.

Аэроплан летел на юг. И он мог, если Ниссе не врал, еще до ночи улететь за тридевять земель, хоть во Францию, хоть в Германию, хоть в Россию. «Таааак!» — заревел далеко внизу стылый паровозный гудок и унесся назад. Вот это ловко, ничего не скажешь.