Кассандра Клэр - Королева Воздуха и Тьмы

Ее глаза защипало.

— Я могу сказать это снова.

— Нет необходимости, — он слегка коснулся ее щеки. — Я всегда буду помнить, как ты выглядела, когда говорила это.

— Тогда мне следовало надеть что-нибудь более сексуальное, — сказала она с дрожащим смехом.

Его глаза потемнели.

— Поверь мне, нет ничего горячее, чем ты в одной из моих рубашек, — сказал он. Он нежно прикоснулся к воротнику рубашки. Мурашки по коже буквально взорвались на ее коже. Голос его был низким и грубым. — Я всегда хотел тебя. Даже когда я этого не знал.

— Даже во время нашей церемонии парабатаев?

Она почти ожидала, что он рассмеется, но вместо этого он провел пальцем по ткани ее рубашки вдоль ее ключицы до выемки у основания ее горла.

— Особенно тогда.

— Джулиан…

— Умоляй меня не оставлять тебя, — прошептал он, — или перестать следовать за тобой, — он расстегнул первую пуговицу ее рубашки, оголяя небольшой участок ее кожи. Он взглянул на нее, и она кивнула, во рту пересохло. Да, я хочу этого. Да.

— Куда пойдешь ты, туда пойду и я, — его пальцы скользнули ниже. Расстегнулась следующая пуговица. Округлости ее груди стали заметными, его зрачки расширились и потемнели еще больше.

В этом было что-то такое еретическое, несущее в себе дрожь от чего-то в основе своей запретного. Слова клятвы церемонии парабатаев не должны были выражать желание. И все же каждое слово с трепетом проникало в нервы Эммы, как будто крылья ангелов касались ее кожи.

Она потянулась к его рубашке, чтобы стянуть ее через голову, провела руками вниз по его груди до конца его торса, трогая мышцы его пресса. Она проследила каждый его шрам своими пальцами.

— И где жить будешь ты, там буду жить и я.

Его пальцы нашли еще одну пуговицу и еще одну. Ее рубашка расстегнулась с шепотом ткани. Он медленно сбросил ее с плеч, позволив ей скользить по ее рукам. Его глаза выражали голод, но его руки были нежны; он погладил ее обнаженные плечи и наклонился, чтобы поцеловать места, которые больше не были скрыты рубашкой, исследовав путь между ее грудями, в момент, когда она выгнулась в его руках.

— Твой народ будет моим народом, а твой Бог — моим Богом.

Она упала на спину, притягивая Джулиана к себе. Его вес прижал ее к мягкой кровати. Он просунул руки под ее тело и подарил ей долгий и медленный поцелуй. Она запустила пальцы в его волосы, она всегда любила так делать, шелковистые кудри щекотали ее ладони. Они не спеша сбросили свою одежду. Каждый новый открытый кусочек кожи был причиной еще одного благоговейного прикосновения, еще одного медленного поцелуя.

— Когда умрешь ты — тут же умру и я, — прошептал Джулиан ей в рот.

Она расстегнула его джинсы, и он отшвырнул их. Она могла чувствовать его тяжесть напротив своего тела, но не было никакой спешки: его пальцы обводили ее изгибы, провалы и впадины на ее теле, как будто кистями своих рук он писал ее портрет в цветах золота и слоновой кости.

Она обвила своими ногами его тело, чтобы держать его как можно ближе к себе. Его губы коснулись ее щеки, ее волос. Когда он вошел в нее, они ни разу не оторвали глаз друг от друга, они тянули друг друга как можно выше. Они нарастали как один, в огне и искрах, каждое мгновение становилось все ярче; и, когда они, наконец, разбились и упали вместе, они были подобны падающим звездам, сверкающим в золоте и великолепии.

После этого Эмма бездыханно свернулась около Джулиана. Он покраснел, вспыхнул от пота, собрал ее волосы в одной руке, наматывая пряди на пальцы.

— Пока смерть не разлучит тебя и меня, Эмма, — сказал он и прижался губами к прядям.

Эмма закрыла глаза и прошептала:

— Джулиан. Джулиан. Пока смерть не разлучит тебя и меня.

* * *

Джулиан сел на край кровати, его взгляд был направлен в темноту.

Его сердце было наполнено Эммой, но его разум был в смятении. Он был рад, что рассказал ей правду о словах Королевы, о своей решимости быть изгнанным. Но он хотел сказать больше.

Пока существуешь ты, пока существую я, я буду любить тебя. Эти слова наполнили его сердце, и они же разбили его. Опасность любить Эмму стала похожа на боевой шрам: источник гордости и память о боли. Остальное он не смог ей сказать: что, если я забуду, каково это — любить тебя?

Она была такой смелой, его Эмма, и такой красивой, и он так сильно хотел ее, что его руки дрожали, когда он расстегивал ее рубашку, когда он полез в ящик тумбочки. Теперь она спала, укрытая одеялами, лишь только ее голое плечо было освещено бледным светом полумесяца. И он сидел на краю кровати, держа в руках украшенный драгоценными камнями кинжал, который Эмма ранее стащила из оружейной на нижнем этаже.