Владимир Ильин - Замыкание [исправленный и дополненный автором текст] [СИ]

– То есть, у это человека?..

– У того, кто его отправит. – Был предельно спокоен его визави.

– Зачем кому-то убивать принца? – Собрался с мыслями старик.

– У Дмитрия с мертвым наследником меньше шансов на престол. Привыкайте, это большая политика.

– Я в ней живу всю жизнь! – Не сдержался Иван Александрович.

– Тогда что вы такой нищий и без ноги? – Хмыкнул Наумов и, игнорируя недовольное шипение, подошел к вешалке в углу.

Нацепил дешевое шерстяное пальто, сверху смешную длиннополую шляпу с волнистым кантом и, коротко кивнув, посвистывая отправился на выход.

– Скажите, а Самойлов обещал вернуть вам Архангельск? – Отчего-то спросил его Черниговский в спину.

– Нет. Но он вернул мне кое-что гораздо более ценное, – растянул губы в улыбке Наумов. – Всего хорошего… И да, Иван Александрович.

– Что?

– У вас на руках действительно достаточно документов, чтобы принудить Нику выйти за вас. – С серьезным тоном произнес он. – Никто не сможет помешать, ведь Максим в тюрьме.

– Идите к черту!!! – Чуть не кинул в него тростью Черниговский.

Глядя на заливисто рассмеявшегося человека, вышедшего за дверь.

Следователь пришел на следующее утро, ближе к четырем часам утра. Хотя ощущение времени в подземном помещении терялось довольно быстро, но я не выспался – а это вполне себе индикатор.

Мужчина в чине статского советника был не стар, подтянут и полон сдержанного азарта – как у всякого амбициозного человека, который выгрыз себе шанс вести дело такой величины, и лично докладывать первым лицам государства.

Я для него смотрелся, как шанс, а моя виновность – была возможностью попасть если не в учебники, то в газеты. Впрочем, судя по осторожному тону и некой степени деликатности, выраженной в вежливом приветствии и личном посещении камеры, где-то там, наверху, явно просили не горячиться.

Выделенная камера больше напоминала номер дешевого отеля – на шести квадратных метрах был топчан и столик, намертво привинченный к стене и полу; наличествовал даже душ, хоть и не отдельной кабинкой – угол в бледно-синем кафеле, от которого веяло сыростью и холодом. Окна вот только нет – но под землей оно и не нужно. Наличествовал вентиляционный лаз, забранный толстым прутом – ладонь ловила движение воздуха. Не задохнусь – и то ладно…

Когда вели сюда – уже после того, как обменяли гусарский мундир на серую робу арестанта и тяжелые ботинки – успели углубиться метров на двадцать. Входили в одном из помещений Арсенала, а куда именно завели коридоры со сводчатыми потолками – сложно сказать. Согнутые под острыми углами переходы надежно запутывали чувство направления. О том, что пришли на место, подсказал навалившийся на уши белым шумом блокиратор – а так тюремных камер по пути хватало, и не сказать, что они пустовали. Впрочем, как говорит народная мудрость – держи друзей близко, а врагов еще ближе.

Логичным завершением пути был тупиковый коридор с двумя десятками камер – поровну на обе стороны. Фактически, уже меньше двадцати – две были заложены белым кирпичом поверх дверей. Интересно, отчего?..

Моя была под номером одиннадцать, и первой справа. Но я чувствовал шорохи и чужое внимание от других камер – через окошки, предназначенные для передачи еды. Наверное, тут можно осторожно переговариваться и вести беседы – ближайший пост охраны был на один подъем коридора выше. Однако первой ночью было тихо.

Работающий блокиратор порождал странные сны, зыбкие и черно-белые. Иногда появлялся сухой кашель, отражавшийся от каменных стен и железной двери в камеру. Да и тело, привыкшее не задумываясь опираться о Силу, ломило слабостью.

Словом, в том, что следователь лично пришел в камеру – ничего удивительного. Прогуляться к нему по коридорам, к свету, в протопленные кабинеты – было бы послаблением для того, кого прямо обвиняли в смерти принца крови. А вот то, что он предлагал, смотрелось частью сна. Но увы, все было в цвете – поэтому являлось реальностью, которой пришлось уделить вежливое внимание.

– Итак, Самойлов.

Следователь сел на внесенный вслед за ним деревянный стул и листнул первую страницу в тяжелом блокноте на плотной картонной основе – самое то, чтобы держать на весу и делать записи.

– Мы беседуем, – посмотрел он над блокнотом, встретившись со мной взглядом. – Обвинение вам не предъявлено. Строго говоря, если вы поднимите шум и подадите через меня ходатайство, вас немедленно освободят. Это самоуправство Его высочества, не более.