Макс Фрай - Зеленый. Том 1

Неожиданно вышел к неширокой быстрой речке, удивился: вроде бы этот город стоит на большой реке. Из любопытства полез в телефон, но пока карты грузились, сам вспомнил: все правильно, рек тут две. И, между прочим, где-то сразу за этой маленькой речкой должен быть такой специальный район художников, когда-то читал в интернете про тамошнюю конституцию, из которой запомнил только, что кошка имеет право быть кошкой, а человек – жить у реки [8] Речь о конституции республики Ужупис (Заречной республики), которая уже давно стала своего рода визитной карточкой Вильнюса и, благодаря интернету, известна даже тем, кто у нас не бывал. Статья «Человек имеет право жить рядом с Вильняле, а Вильняле течь рядом с человеком» там действительно есть, а насчет кошек сказано только: «Каждый имеет право любить и опекать кошку» и «Кошка не обязана любить своего хозяина, но в трудную минуту обязана прийти ему на помощь». .

Обрадовался: вот хорошо, что вспомнил про это интересное место, прямо сейчас туда и отправлюсь, но вместо этого почему-то просто пошел вдоль берега, постепенно удаляясь от центра; во всяком случае, нарядные здания, смешная, похожая на игрушку крепость и шпили костелов остались у него за спиной.

Краем глаза заметил скамейку внизу, у самой воды. Спустился, сел, огляделся. Здесь было настолько безлюдно, словно забрел на дальнюю городскую окраину, хотя, по идее, не мог успеть. Вспомнил про малиновую настойку, достал бутылку из рюкзака, открыл. Не задумываясь, плеснул немного настойки в реку, и сам удивился: это я зачем? Но на самом деле, довольно неискренне удивился, словно бы исполняя обязанность, долг любого разумного человека – удивляться собственным иррациональным поступкам. Чтобы хоть какая-то видимость порядка была в голове.

При этом Зоран готов был спорить, что река обрадовалась угощению. Даже как-то сразу быстрей потекла. «Твое здоровье», – сказал ей Зоран, почти беззвучно, но все-таки вслух.

Потом сам сделал глоток. Настойка оказалась сладкая, не особенно крепкая, обжигающая скорей не спиртом, а имбирем. В простуду, наверное, милое дело. Впрочем, и без простуды неплохо зашло. Опьянение больше походило на выздоровление; знать бы еще, от чего. Река зажурчала громко и требовательно, как мурлычет голодный кот. «Тебе что, добавить?» – рассмеялся Зоран. И плеснул в реку еще.

В итоге настойку они поделили, большая половина досталась реке. Что, собственно, только к лучшему. Таскаться с бутылкой Зорану не хотелось, а выдуть все в одно рыло – деньги на ветер. То есть не деньги, конечно, а вечер на ветер. В первый вечер в незнакомом городе хорошо быть веселым, но все-таки трезвым. Чтобы все видеть и понимать.

В сумерках, когда шел обратно, теперь навстречу храмовым куполам, вдруг увидел, что весь берег, и асфальтовая дорожка, и трава под ногами, и небо, и его подружка река, и дома на другом берегу, и стройка по левую руку, и деревья с еще по-летнему густой зеленой листвой – все вокруг окутано сверкающей золотой паутиной, течет, переливается и дрожит, и эта дрожь почему-то его лично касается, как будто весь мир на своем языке с ним сейчас говорит. Зоран чуть не заплакал, так все это было невыносимо – в хорошем смысле невыносимо, в наилучшем из смыслов, но, мать вашу, как же это в себя уместить.

Вспомнил вдруг, что подобное часто случалось с ним в детстве – окружающий мир начинал течь, вибрировать и сиять. Но в детстве, конечно, гораздо проще с этим сиянием справиться, потому что, во-первых, еще не знаешь, что людям такие зрелища не положены, а во-вторых, детям, если станет совсем уж невыносимо, можно сколько угодно без видимой причины рыдать.

Пришел в себя уже на обычной улице, сидящим на краю бетонной цветочной клумбы и терзающим телефон. Запросы: «Вильнюс, центр, магазин, художественные товары, канцтовары», – в конце концов, дали неплохой результат, привели его в магазин на центральном проспекте аж за целых двадцать минут до закрытия. То есть даже было время порыться в куче бумаги, фломастеров, маркеров и что-то более-менее подходящее выбрать, а не хватать все подряд.

Думал – не то чтобы именно думал, просто объяснял себе, пока шел в магазин, чтобы его поведение было похоже не на безумие, а на нормальный рабочий план: вернусь в гостиницу, посижу, порисую. Ну если уж накатило, что делать. Куда еще себя такого девать. Но, конечно, идти в гостиницу ему совсем не хотелось. Там стол неудобный, низкий. И освещение вроде не очень. И самое главное – то, чего он даже сформулировать не решался, но знал без всяких формулировок – в гостиничном номере еще живет тень прежнего, никуда не годного, озабоченного развеской, не вдохновенного меня. Пока все такое хрупкое, зыбкое, не начавшееся, не надо мне этой тени. Накроет, и все, привет.