Дмитрий Данилов - На пороге [сборник litres]

Мгновение прошло как долгий час. Я узнал по одежде нерешительного мужчину и враз понял причину его недавних колебаний. Он больше не колебался, всё было решено, и суд в лице одного человека привёл приговор самому себе в исполнение. Немедленно.

Я осторожно тронул целящегося Алекса за плечо, молча указал ему взглядом на причину беспокойства и услышав от него: «Бл…!» – и ещё кучу чего-то несвязного, подобрал его пистолет с пола и вышел вместе с ним из зала.

Тир был полон народа. Полиция, медики и куча зевак. Никто не мог закрыть свой проклятый рот даже на секунду. Я не мог думать. Я мог только чувствовать. Мне было больно за этого молодого мужчину, который забрал свою жизнь, и больно видеть, как все эти люди, словно падальщики, собравшиеся на пирушку, толклись вокруг тела. Они трещали без передышки, кто-то поносил самого мертвеца, кто-то в нездоровом возбуждении обвинял охранника. Общество! Стадо макак.

Мой взгляд упал на пистолеты, лежащие под стеклом, и мелькнувшая мысль заставила меня вздрогнуть. Я почти выбежал и, поднявшись по ступенькам на поверхность, опёрся о перила и стал шумно вдыхать морозный воздух. Яркий солнечный свет и холод привели меня в чувство.

Проведя три часа в полиции, я вернулся к себе и попытался забыться, но чем больше я старался, тем сильнее ощущал это чувство. Оно больше не оставляло меня, оно стало частью меня. То, что я ощущал, было не простым чувством вины. Кроме вины, у меня было ощущение, словно меня затягивает водоворот, на стенках которого я видел картины работы, досуга, лица своих знакомых и случайных людей. А на дне – лицо того самого мужчины, и я мог поклясться, что видел его взгляд, направленный на меня. Он звал меня? Теперь я знаю, что он предлагал решение, какое – я ещё не был уверен.

Я больше не мог ходить в тир. Я боялся. Боялся, что просто пущу себе пулю в лоб. Проклятое воображение рисовало картину моей крови и мозгов, стекающих по стене. Это затягивало. Потому что это был выход. Реальный способ разорвать цепь бессмысленного существования – работать, чтобы продолжать жить, чтобы продолжать работать. Я не мог избавиться от этой мысли, она душила меня и ослепляла разум, инстинкт самосохранения сопротивлялся всё слабее и слабее, словно умирающий раненый.

Ища спасения, я старался почаще общаться с Алексом. С ним тоже что-то происходило. Я узнал, что он купил пистолет. На вопрос: «Зачем?» – он ответил: «Чтобы ходить с ним в тир» и, бросив в мою сторону странный взгляд, ухмыльнулся.

– Я не могу идти в тир – неприятные ассоциации, знаешь… – Я колебался, рассказывать ли ему всё.

– Знаю. – Он спокойно выпустил дым в потолок и откинулся на спинку кожаного дивана в своей прокуренной квартире в районе Живых Вод.

– Послушай, ты не можешь достать мне «Глок-21»?

– Ты же иностранец, тебе никто не даст разрешения.

– Без разрешения. В стране полно оружия, нелегального больше, чем легального.

– И что ты будешь с ним делать? – Он смотрел прямо мне в глаза, хотя его голос не выдавал никаких эмоций.

– Охотиться. – Я рассмеялся, Алекса тоже прорвало.

– Серьёзно, – продолжил я, когда он успокоился. – Забраться в горы, в лес – и стрелять по мишени. Глушь, кругом – никого. Что скажешь?

– Скажу, что это может быть достойным развлечением.

Я знал, что моё решение, ещё совсем неясное, уже начинало обретать форму. Через неделю вечером Алекс пришёл ко мне без приглашения и, не сказав ни слова, вручил мне тяжёлый пакет – «Глок» и две коробки патронов. Я посмотрел на него, и он улыбнулся:

– В это воскресенье мы едем в горы.

Горы встретили нас холодом. И снегом, который, согласно метеостанциям, шёл в этой части кантона Вале уже двое суток и не собирался прекращаться ещё минимум неделю. Оставив позади джип в тупике грунтового ответвления дороги, мы зашагали в глубь лесного массива. Снег почти по колено заставил нас остановиться примерно через час.

Алекс сбросил на снег сумку с пистолетами:

– Думаю, достаточно далеко. Ближайший городок километрах в пятнадцати, дорога сейчас пустая.

Я кивнул. Странный зуд в левой руке заставил меня снять перчатку и взглянуть на свою ладонь – чёртов отросток на линии жизни стал ещё длиннее и глубже, и я чувствовал, как он словно вгрызается в ладонь, на которую уже садились снежинки. Но я не чувствовал холода.

Мой мозг вдруг заработал с сумасшедшей скоростью:

«В моей жизни нет смысла.

Моё существование – бессмысленно.

Бессмысленно то, что моё сердце бьётся.