Виктория Полечева - Тюльпинс, Эйверин и госпожа Полночь [litres]

По ночам, когда тело Тюльпинса охватывал тяжелый жар, Сатран садился рядом с ним на кособокую табуретку и рассказывал деревенские сказки. И каждый раз сказка была новой, а потому и каждый день, проведенный в деревянном домишке, казался молодому господину особенным.

Однажды, когда Тюльпинсу совсем поплохело, в дом Сатрана пришел и Старейшина. Он присел к столу и уставился бесцветными глазами на огонь свечи. Когда Тюльпинс в очередной раз зашелся мучительным кашлем и застонал от нестерпимой боли, Старейшина молча вышел из дома. Вернулся он с круглыми пилюлями и наказал давать их незваному гостю не меньше недели.

Уже наутро Тюльпу полегчало, а через три дня у него появился аппетит. На седьмой день молодой господин принялся расспрашивать Кая и Сатрана о Камеже-путнике, ему надоели сказки, а есть он стал за троих. Тогда единогласно было решено, что Тюльпинс может работать.

– А я точно восстановился, Кай? Ты уверен, что я больше не умираю? – плаксиво спросил Тюльпинс, натягивая рубаху, пошитую специально для него. Рубаха оказалась большевата, как и штаны, которые еще недавно жали. Тюльпинс критично осмотрел себя и остался крайне недоволен: кожа на руках теперь обвисла, и они от этого казались еще слабее.

– Ну, Красавица, хорош собой любоваться! И так дело тормозил. Мы с тобой сегодня по зеленую траву идем, понял? Мы ее в реку кидаем, а наутро рыба приходит на прикорм. Уже и не знаем, чем ее приманить… Может, хоть это поможет. Раньше ведь помогало… – И деревенщина тяжело вздохнул.

– Опять рыба?! – Тюльпинс услышал только одно слово и испуганно дернулся, а еще не до конца зажившие ребра его мучительно заныли.

– Косим траву, понял? – Кай нацепил на голову любимую шляпу, подхватил две легкие косы и пошел к холму. – Ох и солнцепек сегодня! Ну, Красавица, натяни косынку, на!

– А почему, почему мне нельзя ходить в шляпе? Господа не ходят с куском тряпки на голове, – пробормотал Тюльп, но косынку повязал.

– Господа то, господа это… – Кай заливисто расхохотался, и смех его полетел от вершины холма к степи, к деревне, к лесу. – Что-то пока я вижу, что господа ходят в девчачьих платьях да стонут по любому поводу. Ты не злись, не злись, Красавица. Ишь надулся. Я ж не со зла, сам понимаешь.

Тюльпинс понимал. И потому по-настоящему не злился.

– А скажи, Красавица, все господа в таких платьях ходят? Ты как появился тут, стоял такой белый, важный. Я аж испугался сперва. Думал, мож, ты из Верхних. А от них добра никогда не жди.

– Это халат. Его надевают, когда хочется лениться. Ну, или после ванны. – Тюльпинс улыбнулся и намеренно не стал расспрашивать деревенщину о Верхних. Уж очень он не хотел знать, кто они такие, боялся представить, почему не ждут от них добрых дел. А когда не знаешь, что чего-то нужно бояться, так и не боишься вовсе.

– Это когда это хочется лениться? – удивился Кай. – У нас ленивых не любят. Это, что ль, позорный наряд какой-то? Чтобы сразу лентяя видно было?

– Нет, Кай. Просто бывают дни, когда ничего не нужно делать, а ты делать ничего и не хочешь. И лежишь весь день, смотришь в потолок…

– То есть по своей воле запереть себя в доме, так, что ли? Да разве ж это возможно, Красавица! – Парнишка лихо сдвинул шляпу на затылок. – Да ты дыши, дыши. Я ход сбавлю, поспеем. Видишь, уже на второй холм забрались. Это как же в доме сидеть, когда рыба не ловлена, корова не стрижена, не доена, одежда не шита? Эка глупости какие у городских. Да ты только посмотри, Красавица, какой простор кругом, да подумай, какой дурак может целыми днями в доме торчать!

Тюльпинс поднял глаза к высокому небу, вдохнул сладковатый аромат травы, парящий над холмами, прислушался к тихому журчанию реки за их спиной. И подумал, что в этом месте ему и правда не хочется сидеть в доме.

– А завтра Ниса домой придет, загостилась уж у тети Майчи. Она в служках у Друка ходила, сестренка моя. Друк из этих твоих, из господ… Тут Одиннадцатый недалеко. Вроде небольшой, а все ж город… Наши деревенские бабы туда работать ходят. Тут им дел маловато, мы и сами справляемся. У Друка улей самый большой во всем Хранительстве, говорят. Ох, сколькими телегами он его увозил, страх… И он мед рубиновый делает, так-то. Это мед тебя исцелил, Красавица. Ты ж, верно, такого прежде и не пробовал.

Тюльпинс не стал говорить, что его почти наверняка вылечили пилюли Старейшины – уж магия там была или настоящее лекарство, а подействовало хорошо. А вот рубиновый мед он знал и ел прежде неоднократно.