Вадим Булаев - Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию #4

Развалившийся на пластиковом стуле летней площадки не блистающего мишленовскими звёздами придорожного кафе, Фрол Карпович, в своём идеальном костюме и неизвестно как оставшихся без единой пылинки туфлях, смотрелся весьма экзотично на фоне остальных посетителей, остановившихся выпить и закусить. Словно чиновник высокого ранга в демократию решил поиграть для предвыборного ролика.

Народ даже немного сторонился облюбованного сотрудниками Департамента столика, инстинктивно крутя головами по сторонам и выглядывая свиту столь значимой особы.

— Закажи три порции шашлыка, салат, огурчиков мочёных и графинчик, — благодушно скомандовал начальник Швецу, сцепил ладони в замок на животе и щурясь на солнышко.

Приказы такого рода призрак очень любил, а потому без промедления потопал в помещение кафе, решив не дожидаться официантов.

Провожая его взглядом, Фрол Карпович равнодушно произнёс, обращаясь к насупленному и беспрестанно ёрзающему от волнения Сергею.

— Дочудился?

— Угу.

— Не забыл, значит, знания египетские? Обманул?

— М-м-м... — нечленораздельно промычал подчинённый, не зная, куда деться от этого малоприятного разговора. По всему выходило — некуда. Придётся отвечать. — Не то что бы...

— Да ну? — сарказма в голосе начальства хватило бы на половину города. — Растолкуй.

— Я... оно... не забыл, — мысленно плюнув на всё, признался Иванов. — Но не использовал. Почти.

— Почему? — боярин смог в очередной раз удивить подчинённого. По всей логике ему следовало выпытывать о причинах, побудивших к его опрометчивому поступку, о сохранённых знаниях, о том, с кем ими хитровжаренный инспектор успел поделиться. А он — о незначительном.

— Боялся. Опасные это знания. И боялся вообще всё из памяти стереть по неопытности. В овощ превратиться, — не стал юлить парень и, в свою очередь, спросил наболевшее. — Что дальше?

Из дверей показался Антон, довольный донельзя. В руках он держал поднос, на котором правильным треугольником красовались три рюмки на ножках, а в центре геометрически-алкогольной фигуры высился графин минимум литрового объёма. Не меньше. Приподняв ношу для демонстрации личной расторопности и правильного понимания пожеланий высших инстанций, призрак направился к столу.

— Понимаю. Швецу известно?

— Нет.

— Удивил... После договорим.

Оставив Сергея в лёгком недоумении, боярин помог сгрузить с подноса на стол посуду, строго посмотрел на гонца.

— Салат с огурцами сейчас будет, — с готовностью выпалил тот. — Шашлык попозже. Только-только на мангал положили. Куски хорошие. Я проверил.

Из дверей кафе вышла девушка в переднике с ещё одним подносом. Антон приподнялся со стула, куда уже успел плюхнуться, помахал официантке рукой, хотя она и так его прекрасно видела.

На столе появились тарелки с заказанной едой и хлебом.

— Ну... — полуторжественно произнёс начальник, а дальше ничего не последовало. Не приучен был Фрол Карпович к тостам и длинным речам. Разве что здравицу мог прилично сказать при нужде или счастья пожелать молодым, однако тут, вроде бы, не тот случай.

В рюмках забулькало.

— Я пропущу, — предупредил Иванов сослуживцев, поясняя. — Голова не прошла и вообще, поем сначала. Сил совсем нет.

Пить ему действительно не хотелось. Куда? И без водки в башке такая круговерть шла, что спиртным усугублять — только портить.

Осадив рюмашку салатом, шеф начал на правах старшего.

— Я когда от вас к цыганам припожаловал — Ляля мне знак подала. Старые мы с ней знакомцы... Я её ещё девицей помню... Александросу как-то в башку мыслишка пришла — ведьм между собой подружить. Долго он её вынашивал в своём прекраснодушии. Оно ведь как? Наши колдуньи — и круг собственный имеют, и устои, а у кочевого народа по отдельности... Постоянно сталкивались. То одни порчу наведут, а другие снимают, то наоборот. Скандалили бабы частенько, ссорились... И решил наш македонец их, значит, на Шабаше свести. Лялю пригласил. Её подружку позвал. Первые красавицы они тогда были, задорные... Пока договаривался — Ляля в него втюриться ухитрилась, ровно кошка льнула. Эх... Бойкое у девки сердечко в груди билось. Горячее, влюбчивое... И всё она ему намёки строила. То в песне упомянет, то ненароком спросит нечто и эдак... с подковыркой. Александрос только зубами скрипел, но не осмелился... А я запомнил, — на мгновение взгляд шефа подёрнула мутная поволока воспоминаний... — Сказала она мне в песне и час, и куда её правнук бежать станет. И попросила живота не лишать.