Алексей Федорочев: Лось 3

Посвящается моему другу Михаилу. Попав в мир женщин, он точно не растеряется!

«Миша! Мама Варя погибла. Похороны третьего. Жду дома!»

Под вопли двух иерихонских труб и надрывные песнопения-стоны Макса: «Аа-а! Аа-а!», я снова и снова пытался сосредоточиться на телеграмме, но смысл сообщения ускользал.

– Па-па!!! – один обладатель луженой глотки уже умел передвигаться самостоятельно и прибежал ко мне, прижавшись и продолжив хлюпать в плечо.

Почти следом за ним из другой комнаты выполз бледный Макс, укачивая своё чудовище.

– Аа-а! Аа-а!

– Хуйли ты его качаешь? Он у тебя жрать хочет!

– Ху-ли! Ху-ли! – мелкий Угорин сменил слезы на улыбку и теперь радостно вертелся у меня на руках, повторяя слово.

Рука-лицо!

– А я тебя просил не материться при детях! – не преминул напомнить друг.

– Ху-ли! Ху-ли!

– Всё-всё, хватит! – попытался прекратить скандирование.

– Ху-ли! Ху-ли!

– Да хватит, я сказал!!! – и слегка встряхнул малыша.

Счастливая мордочка от моего окрика скуксилась, и из жрательного десятизубого отверстия опять полился возмущенный рев.

Кудымов тем временем пристроил свой орущий сверток на кухонном столе, достал из холодильника молоко и принялся его разогревать, управляясь намного ловчее, чем неделю назад. Торчащая из тряпичного кулька головешка вдруг затихла, сморщилась, зато обратная сторона пеленок издала ряд недвусмысленных звуков, а по кухне поплыл непередаваемый аромат.

– А ничего, что мы на этом столе едим? – возмутился я.

– Ничего, мы ему не скажем! – «утешил» меня Макс.

Пока Кудымовы возились в ванной, сам разогрел кашу для мелкого и усадил его в детский стульчик, несколько раз предварительно протерев стол. Слава богу, мне уже достался проапгрейденный пацан, приученный к лотку, то есть к горшку, конечно. И ложкой он тоже умел сам орудовать.

– Кто ломился хоть? – спросил товарищ, уже покончив с завтраком и потягивая заваренный кофе.

Вместо ответа протянул ему скомканный и брошенный на подоконник бланк.

– Соболезную… – его глаза после прочтения вдруг стали наливаться влагой.

– Да, как-то… – небрежно отмахнулся.

– Миха, это же твоя мать! – возмущенно одернул меня Макс.

«Мать, мать… мать ее!» – ну не мог я скорбеть по Масюниной матери, которую и видел-то… раз-два и обчелся!

Катиться в Бирск на похороны не хотелось совершенно: кто мне эти люди, которые соберутся там проводить в последний путь Варвару Трофимовну? Никто по большому счету все кроме Вики. А уж сама мамашка-то… Теперь я знаю, ради чего она рвалась обратно в клан: быть дочерью одной из богатейших женщин страны и вынужденно согласиться на роль третьей жены, пусть не бедного, но все же весьма и весьма заурядного мужчины? Неравноценный размен. Но, несмотря ни на что, смерть владельца моего нынешнего тела я по-прежнему ставил ей в вину – ну, не трагедия для нормального пацана сходить в армию!

Но никто вокруг моего нежелания не поймет. Вон, даже Макс, лучше других знающий о моей «амнезии», и то смотрит укоризненно! А еще не поймет бабуля – адмирал Погибель, уже приславшая на согласование целую кипу документов по заводу с говорящим названием «СалемитНикель». Собственность на него перейдет ко мне весной – одной ночи Вике-Смерти хватило для зачатия ребенка. Как ни зарекался не работать проституткой, а один раз продался, и теперь уже надо идти до конца, чтобы получить свои тридцать серебряников, которые с учетом двух тысяч лет инфляции подросли до пяти миллионов чистой прибыли в год. Но вкуснее всего в них даже не сумма, а возможность без подобострастия смотреть в глаза императорской семейке и их окружению – несмотря на три «Звезды», после всех моих фортелей я там числился не на самом лучшем счету.

– Куда Лешку денешь? – спросил Макс, прерывая мои размышления, но однозначно ни хуя не сомневаясь в грядущем факте поездки.

– С собой возьму. Воронины до Рождества уехали куда-то к Катиным родственникам, а твоей маме, боюсь, хлопот и с Юркой хватит!

Татьяне Ивановне – маме Макса – целых две недели согласовывали въезд в Муромцево, и появиться здесь бабушка должна была только второго января. А другой бабушке – теще Кудымова – ни разу до этого не виданной ни мной, ни самим новоявленным вдовцом – въезд разрешили исключительно на похороны. Дородная женщина, с воем кидавшаяся на могилу, даже на девять дней не смогла остаться, а уж понянчиться с новорожденным Юрием Максимовичем ей вообще удалось всего несколько часов. Кстати, едва уговорил Макса не называть сынка Юлием. После моего «участия» в судьбе его матери имя резало бы мне слух, но для Макса я привел другие доводы: дети злы и будут дразнить мальчишку девчачьим именем. Имя Юра стало компромиссом между памятью о жене и фантазией матери об отце – Макс, как и его сестра, родился от анонимного донора генетического материала. Такое вот гениальное дитя из пробирки.