Алексей Федорочев - Лось 3

– Помотает! – предупредила водительница, оглядываясь на судорожно рассаживающийся по машинам эскорт.

– Мне нужен час, а все остальное – по… по барабану!!!

– Тогда пристегнитесь и держитесь!

В январском сумеречном парке пахло мокрым снегом, замерзшей хвоей и неожиданно весной. Что тому послужило причиной – не знаю. Может быть, внезапно мягкая для середины зимы погода. Может быть, мои личные ожидания и ассоциации.

– Не замерз? – голос приблизившейся Ирины Николаевны был полон участия и домашнего уюта, которого, несмотря на все усилия жен и двора, мне не хватало ни в Кремле, ни в домах моих официальных супруг и их немногочисленной оставшейся в итоге моих действий в Москве родни.

– Не холодно, – откликнулся будничной фразой, осторожно сканируя пространство по эмофону. Но, как ни старался, ничьих чужих эмоций так и не уловил. Бабуля пришла на встречу одна.

– Вот уж не ожидала, что соскучишься! – добродушно заметила собеседница, как я, забираясь на лавку с ногами и усаживаясь на спинку скамейки.

– Тебе не страшно? Хоть иногда? – внезапно спросил не то, что собирался, а то, что было на душе.

– Всадниц отучают бояться.

– А дети? Как всадницы воспитывают детей?! – задал еще один вопрос из любопытства, а не из необходимости.

– В лучшем случае – кормят приносимых младенцев до полугода. Догадался?.. – в ответку достался мне тоскливый вопрос.

– Ты ровесница Сомова. Вы не могли не встречаться.

– Встречались. И что?..

Мне надо было выговориться. Выговориться в том, что не поймут ни жены, ни Беренгольц, ни Воронин, ни Кудымов…

– Представь: ты оживаешь и живешь с чистого листа. Вокруг тебя роятся какие-то интриги… а ты их не понимаешь. Но есть еще одно: ощущая свою чуждость, ты раз за разом натыкаешься на нестыковки. И однажды… однажды ты прозреваешь. Не потому, что ты такой умный, умом я и сейчас не отличаюсь, одна надежда – империя переживала правителей похуже меня. Скажу сразу: я не проницательный и не наблюдательный. Я просто тот самый придурок, на котором все сошлось. Ты их так сильно ненавидела?

– А кого и за что мне было любить? Смешной ты такой… Я не любила навязанного мужа, от которого родила детей, но со временем научилась его уважать. Он тоже меня не любил, но в мире есть вещи поважнее эфемерных чувств. Вместе мы были силой… силой, которую легко смогли сломать поодиночке… Однажды я вернулась, а его нет… совсем нет… Сначала мне всё стало неважно. Но… они просчитались – я же Шелехова! Меня ведь тоже почти не учили, это Трофим по вечерам вдалбливал мне в голову простые истины, а я еще на него злилась! Боже! Как я на него злилась!.. Всё на свете вернула бы сейчас за один разговор с ним! И как ты на него похож! Словно возвращаюсь на пятьдесят лет назад! Но ты – не он.

– Но ведь это ты все замутила?

– Трофим считал, что империя слишком зависима от всадниц и кланов. И, будучи клановым до мозга костей, также считал, что мы можем и должны извлечь из этого выгоду. Возможно он всего лишь умствовал вечерами, когда нечем заняться… По крайней мере никаких шагов для исполнения своих мечт он не предпринимал, удовлетворившись вернутым контролем за кланом. – Мне изливали душу, а я, задрюченный протокольной службой, постоянно слышал ошибки речи, от которых меня неоднократно предостерегали. Деформация восприятия! – Ему было всего сорок, когда он умер… всего сорок. Мне сказали – внезапная остановка сердца. Сказали: такое бывает!!! А сами радовались… Еще бы им не радоваться!!! Он не я, десять лет гнул свою линию… А стоило мне только выйти из депрессии, как меня послали на окно… на сто десятое моё окно! И как обычно: «некем заменить», «только ты!» Я, дура, повелась, но всадники мозги очень хорошо прочищают, хотя пришлось еще выходить целых семнадцать раз, пока набрала нужный вес.

– И тогда ты вышла на Мехтель.

– С чего ты взял?

– Книжка с картинками, – показал ей тонкий переплет, утащенный из бывшего Аркашиного, а теперь Наткиного особняка. Сворованной книгу я не считал – в конце концов это мне, а не Натке подарили дом со всем его содержимым и с библиотекой в том числе! Кроме некоторых мыслей книга была ценна редким снимком: Ирина Шелехова и Ольга Мехтель в обнимку за одним столом. И, разумеется, Младший увидел у меня на столе совсем другой фолиант!

– Тираж пятьсот экземпляров. Четыреста девяносто девять я и мои люди нашли и уничтожили. Просто ради интереса – где был пятисотый?

– В библиотеке Скоблева.